Студенты и совсем взрослые люди

Вася сразу почувствовал, как этот разряженный мальчишка повёл вторым ритмом, отвёл на себя пилу, подал по пропилу, повторил, примерился, а потом спокойно, незаметно, но очень просто взял на себя подачу. И внешне так же сурово и бесстрастно, а внутри всё больше улыбаясь отцовским сердцем, Вася одобрил уверенную руку.

Только командира полковой разведки не проведёшь – он одним полувзглядом заметил две тени, прячущиеся в хате за шторами. Улыбнулся кошачьей женской хитрости. Продолжил пилить, примечая зажившие шрамы на пальцах жениха – явно от плотницкой работы. «Это дело», – отметил про себя.

Допилили быстро, даже неожиданно быстро. Грушевый чурбак, повыше Алёшки, опасно качнулся. Алёшка, крякнув, вскочил и поймал тяжесть. Чуть наклонил, чтобы Вася вынул защемлённую пилу из пропила. Вася тяжело, опираясь на колени, встал. Перебитые ноги противно ломило и кусало. Но он же был ещё такой молодой, да? Сорок четыре – это же тьфу!

«Так. Сейчас. Увидите».

Вася оглянулся. Цветы, краса и гордость Таси, были посажены так, что земли было не видно. Уронить бревно – покалечить такую красоту… Нельзя. Обрадовавшийся появившейся возможности, Вася распрямился.

– На, Алексей, держи… Те. Держите пилку.

А сам, весело предвкушая непосильную тяжесть и свою привычную силу, чуть присел, обнял бревно, сцепил руки в замок, нажал, упёрся и… ничего. Чуть оторвав бревно на ладонь, он крякнул и поставил деревянную дуру на место. Тяжело. Слишком тяжело. Ноги. Ноги заныли, понимаете? Понимаете? Да что же это? Ведь всегда такую тяжесть швырял через себя, а тут… Да ещё Алёшка… Вася подумал, что злоупотребил наливкой. Сердце закусало от огорчения. Да как же так? Вот так, просто, очевидно – и так глупо. Он постоял озадаченно, не замечая, как губы сжались в злую ниточку, всё пытаясь найти в своих верных руках нужную силу, но… А что делать-то? «Кино и немцы»… И три пары глаз на него смотрят. На него, только что утратившего привычную с морской юности уверенность. «Господи… А ведь Тася-то, Тася-то понимает. Она одна понимает», – страшная догадка мелькнула. «Господи…» Такое горькое, скользкое, кислотное разочарование обожгло его, повело хуже невыпитой водки, что Вася даже испугался. Впервые испугался – своей мужской слабости. Так не должно было быть, так нельзя, неправильно было, чтобы в такой день, да перед всеми – вот так.

Сколько мыслей, сколько злых слов, невысказанного и невыразимого пронеслось сквозь него, не передать. Он удивился этому подлому привету неожиданной старости и… как-то в одно мгновение потух, но не подал виду, угрюмо задавил огорчение. Так внешне крепкое дерево знает о трухе внутри себя, лишь повыше поднимает ветви и горделиво ждёт сильного ветра. Чтобы хрупнуть и разом упасть – в свой час. Так и случается в жизни каждого героя.

Ещё не успело сердце скукситься, не успела слюна растворить вкус крови во рту, не успел Вася ничего понять, как вдруг Алёшка быстро нагнулся, положил пилу среди полуденно-бесцветных матиол.

– Сейчас. Сейчас, Василий… Валентинович, – он перехватил тестеву руку, поставил узкий носок австрийского «шуза» среди невзрачных стебельков, примерился. – Сейчас всё будет… Ну-ка! – и одним сильным толчком уронил бревно на узенькую тропинку.

«Гуп!» – дальний конец бревна ухнул в мать сыру землю так, что гул прошёл по всему участку. (Тузик поперхнулся и на всякий случай прикрыл лапой дверь в будку.) Алёшка быстро взялся за ещё тёплый, кисло-сладким вареньем пахнущий розовый спил, приподнял конец груши, упёрся, мед-лен-но рас-пря-мил-ся и, переступая, опять поставил бревно «на попа». И опять – лёгкий толчок – «ГУП!!!»

Вася только поднял густые брови. Бревно легло чётко по тропинке. Жених снова поднял бревно, прицелился, уронил, «гуп!», поднял-прицелился-уронил-«гуп!», поднял-прицелился-уронил-«гуп!». За какую-то минуту, в несколько приемов добросал бревно до поворота тропинки к сараю. Толчок вправо – «гуп!» – опять вправо – «гуп!» – и бревно чётко легло возле кроличьей клетки, будто там ему и родиться лавочкой напротив открытой двери в сарай. Только сигарету покурить хорошему хозяину. Алёшка, не глядя на тестя, сел на тяжёлый ствол, достал сигарету из-за уха, прикурил, затянулся. Хорошо, спину не сорвал. Но внутри всё дрожало.

Послышались Васины чуть шаркающие шаги. Будущий тесть сел на бревно рядом, медленно выпрямил ноги, почиркал зажигалкой. Они так и сидели рядом, молча курили, рассматривая чёрное нутро большого сарая. В глубине довольно рохкал сытый поросёнок, на насесте сонно сплетничали куры, из-под крыши полетел мусор – ласточка деловито проветривала свой глиняный шар и рассматривала людей внизу.

Мужчины задумчиво и чуть хитро улыбались, не глядя друг на друга. Это было здорово.