Студенты и совсем взрослые люди

Из сарая пахло смолистыми дровами, углём, соломой, сеном, всяким подсобным железом, солидолом, керосином, припасённым комбикормом – так по запаху можно определить сарай доброго хозяина. Но поверх всего хозяйского духа могуче и торжественно разносились бесчисленные ароматы сушащихся трав – на частых вешалах под потолком висели сотни пучков, укутанных в чистую марлю. Это было эдакое «лекарское» царство Таси.

Обнаглевшая ласточка уронила горячий «подарок» прямо на носок «шуза». Алёшка поднял голову и замер.

Удочки.

Пять удочек на специальных крючках. Ореховые, длиннющие, во всю протяжённость крыши сарая, по всей науке оснащённые удочки. Это было что-то.

Вася глянул на обалдевшего мальчишку. «Наша порода».

– Любишь это дело?

– Да. А… Ну… Скажите, Василий… Валентинович, а здесь есть где речка? Рыба какая? Щука? Карась? Что? Окунь, может? Хлеб, каша, червяк? Далеко?

– Есть. Покажу. Но есть одно «но».

– ?

– Пойдём.

И хитроумный Вася повёл жениха за угол погреба, чтобы не видно было наблюдательницам.

– Вот что, Алексей… Алёша, – начал Вася. – Вы… Ты… Ты парень неплохой. Даже не так. Хороший. Я хорошего человека чую сразу. Но…

– Что – «но»? – Алёшка чуть прищурился.

– Вот что.

Вася сделал полшага к удивлённому Алёшке, правой рукой неуловимо-мгновенно взял того за брючный ремень и без малейшего усилия поднял «на бицепс». Алёшка не успел испугаться звериной силе и блеску синих-синих глаз, как тесть поставил его на место и очень галантно и вежливо стряхнул невидимую пылинку с модной рубашки:

– Алёша, сынок, обидишь Зосю – придушу.

– Нет, – заулыбался Алёша, – вы что, Василий… Валентинович…

– Вася.

– Хорошо… Вася. Нет, что вы. Я люблю Зосю.

– Вот и славно. Беги в дом, переоденься. Тебе Тася найдёт что. И поедем в Заваловку. Там на ставках такие коропы, что твой свинёнок. Я пойду червей накопаю на задах.

Алёшка пулей ускакал в дом. Из открытого окна послышались восклицания: «Зося! Я с папой на рыбалку! Можно? Не обидишься?!» Ещё голоса.

«Папа» Вася улыбнулся.

Вот и дождался он сына.

6

– Ещё хочешь?

– Давай. Волка сожру.

Зося и Алёшка возвращались в Ленинград. Внизу было душновато и не так интересно. А как было здорово вот так – лежать на животе на верхних полках, выглядывать в приоткрытое окно, вдыхать запах вечернего остывающего украинского приволья, разглядывать широкие поля, разрисованные тополиными посадками, выскакивать в Бахмаче, покупать тяжёлые круги подсолнечников, лузгать семечки, потом, напившись холодного колючего ситро, протягивать руку к тазику (!) с котлетами и свежим топоровским хлебом и есть, переговариваясь глазами. Ведь с набитым ртом говорить неприлично. Особенно при таких соседях.

Внизу расположилась чрезвычайно интеллигентная и глубоко пожилая пара лет пятидесяти. Высокий, благородно сутуловатый пассажир с яйцевидно заострённой лысиной держал перед глазами томик Хемингуэя и что-то скучливо подчёркивал остреньким карандашиком на полях, фыркая и пожёвывая губами. Время от времени он медленно помешивал чай в стакане. Его сдержанная и очень воспитанная супруга тщательно очистила вкрутую сваренное яичко. Потом посмотрела на супруга и очистила ещё одно. Сложила скорлупу в полиэтиленовый пакетик. Разгладила полотенце, припасённое из дома. Достала из судочков четыре бутерброда с тонко порезанным сервелатом, посмотрела, оценила, положила два бутерброда назад. Тазик у окошка так мощно и вульгарно пах котлетным духом, что она трепетала ноздрями и сдержанно, однако весьма очевидно вздыхала и поблёскивала очками в тонкой золотой оправе.

«Старикам» было не очень удобно ужинать бутербродиками – под столик купе была задвинута неподъёмная коробка из-под, к счастью, небольшого телевизора «Рекорд», доверху заполненная спелой (но не переспелой до медовой прозрачности) «денештой». Они несколько досадовали на своих молодых попутчиков, весело кусавших нестерпимо благоухавшие котлеты и хрустевших денештой.

Без сомнения, это было самое душистое купе в поезде. Утративший фирменную меланхоличность проводник всякий раз останавливался возле купе и спрашивал:

– Хотите ещё чаю, молодые люди?

И получал от Зоси воздушный поцелуй и неизменное:

– Хотите ещё котлетку, дядя Коля?

Николай Свиридович Васильев, старший проводник, улыбался одними глазами, потом хмурился и вдруг расцветал широченной, «фернанделевской» улыбкой. Зося быстро запускала руку под белоснежное полотенце, копошилась и протягивала ему «селянский» бутерброд.

– Дядя Коля, держите!

И всё было так славно, так чудесно, здорово и великолепно, что само собой дрыгалось ногами и спать ничуточку не хотелось…

– Алёшка.

– М-м-м?..

– Алёшка, спишь?

– Сплю.

– Хорош спать, жених, – Зося уютно пристроила под щёку подушку и смотрела на Алёшку во все глаза. – Алёшка, скажи, вот ты готов всю жизнь со мной прожить?

– М-м-м.

– Алёшка! Хватит дрыхнуть! – горячо зашептала она, чтобы не разбудить мелодично похрапывавших попутчиков. – Алёшка, представляешь, мы когда-то будем такие, как они, – она рассматривала пару внизу с любопытством синицы.