Студенты и совсем взрослые люди

Однако Гришка, как и было положено самому младшему «жидёнышу», совсем потерял совесть и приволок в музыкальную школу две гитары и кое-какие (да-да, те самые, ещё Фимкины, со слуха сделанные) ноты. Сакс и ударная установка были на месте. Притворно возмущаясь невозможным расписанием кружка, он устроил так, что ложкари собирались позже всех. Так оно и получилось, что к ложкарям зачастил Володька Трефилов, лучший саксофонист, примерный мальчик из 10-го «А» и два девятиклассника из школы № 2 – Андрюшка Зотов и Колька Иванов. За возможность поиграть на электрогитарах они были готовы душу продать.

Поздними вечерами, когда самые упорные ложкари отправлялись рассекать по местному проспекту, к музыкальной школе подтягивались странные тени. И за закрытыми дверями лабали всё, что хотели – «Бабу Лину», «Твистачу», «Айношэру», «Кэнбаймилав» и даже пытались что-то из чудовищного старья – вроде Бункер Хилла или Литтл Ричарда. Потом, куда же без них, появились совершенно самостоятельные и взрослые девушки из 9-х и 10-х классов. Конечно, все, кому было положено, прекрасно были осведомлены об этом безобразии, но не был решен один деликатный вопрос: что делать с Женечкой Старостиной, которая, кстати, тоже ходила на эти вечера.

«Лучше пусть они секретно танцуют, чем по шалманам ходят, – заключил полковник Садыков. – Там видно будет, перебесятся, как всегда».

Умный дядька был.

Жаль было его, нет слов.

Никак старый полковник не мог забыть своего Жорку.

Все эти секретности были прекрасно известны уютному и тихому городку. И конечно же, Лида Тимофеева знала, что Гришка Жадов самозабвенно стучит на барабанах. Она помнила, кто его за эти барабаны засадил ужас сколько лет назад, поэтому Гришка был у Лиды в любимчиках.

Лида однажды пыталась выпытать у него, что и как с исчезнувшим Яктыком, но так ничего не добилась. Потом она как-то скоропостижно развелась и не менее стремительно вышла во второй раз замуж и погрузилась во вполне понятные заботы и хлопоты. Но с Гришкой дружила, любила поболтать, если встречала на улице, уважала за хитрость и, вообще, ожидала от него всего, чего угодно.

Но только не того, что она увидела перед собой.

Гришка сиял и сверкал.

Сиял в прямом смысле – как только может сиять тщательно набриолиненный кок. Длинные усы и знаменитые на весь Зареченск русые кудри Гришки валялись на полу, состриженные беспощадными ножницами Соньки. Сама же Сонечка Ласточкина порхала вокруг шикарного Гришки и любовалась делом рук своих – волосы клиента антрацитно отблескивали, виски были допотопно подстрижены, но (мамочка!), в дополнение ко всему, Гришка сам, своей рукой оставил тоненькие усики испанского сердцееда.

Он выглядел сногсшибательно.

Как чёрт.

Как точная копия покойного Джорджа Садыкова…

– Хай, Ли, – повторил Жорка, наслаждаясь ступором Лидии Владимировны.

– К-к. К-х, – с лёгким клацаньем она закрыла рот. – П-п-привет.

– Ну, ладно. Я пошёл, Сонечка, – от его ласкового голоса Сонька аж сомлела. – Ну, ты поняла. Да? – он просочился мимо Лиды и, на секунду задержавшись на входе, мурлыкнул. – Запомнила?

– Да, Жора. Запомнила.

Стукнула дверь.

Лидия Владимировна стояла дура дурой, хлопая ресницами.

– Ой, Лидочка, а что ж ты стоишь, ты хотела записаться? А я уходить собиралась. Хочешь, к Раечке тебя запишу? – затараторила Ласточкина.

– Соня. Сонька, кошёлка старая! (Соня была на пять лет младше Лиды.) Сонька! Что это было?!

– А что такое? Жора зашёл. Постригся.

– Но как? Волосы выкрасил?! Что с ним? Что это всё значит?

– Слушай, Лида, я сама ничего не знаю, – не краснея, стала врать Соня. – Понимаешь, пришёл сегодня ко мне домой, притащил сюда, сказал, что что-то срочное, ну вот. Короче, бежать мне пора, я и так маме обещала пораньше дома быть. Ты что-то хотела? Ах, да, записаться. Давай я тебя на субботу на следующую запишу? На два часа?

– Сонька! – рявкнула Лидия Владимировна, потом осеклась и, мгновенно сориентировавшись, тихо-тихо молвила: – Соня, ты, кажется, финское платье хотела. Какой у тебя размер? Сорок шестой?

– Сорок шестой, – как зачарованная, прошептала Соня, известная модница. – А что, Лида, что?

– Ну, Соня, я пойду тогда? На субботу так на субботу, – Лида подсекла жертву и повернулась было к выходу.

– Лида! – прошептала-простонала Сонечка Ласточкина. – Лидочка! Ну… я…

– Хорошо-хорошо, Сонечка. Я запомню. В субботу. В три, как всегда?

– Лида! Ну…

Лидия Владимировна развернулась и чётко, плавно покачивая бёдрами, подошла к Соне (откуда что вспомнилось!) и пристально заглянула в глаза.

– Ну?!

– Лида, я действительно ничего-ничего не знаю, слышала, что что-то будет в музыкальной школе, вроде какой-то вечер, вроде какой-то интернациональный.

– Что ты несёшь, Сонька? – брезгливо поморщила чудный ровненький носик Лида.

– Честно-честно. Какой-то даже джаз вроде привезут.

«Ага! – ёкнуло больное сердце Лиды. – Ага».

– Ну так что, Лидочка, что? – затараторила Соня, бессильно ходя кругами вокруг Лиды, словно на жерлице.