Мягко-мягко поцеловала такие любимые, такие дрогнувшие губы.
Зашипели двери.
В эту самую секунду, то ли чёрт дёрнул, то ли по-женски испугалась Лида пролетевшего мимо ангела, но словно взорвалось что-то внутри. Поцеловала она своего Винса, что-то сказала ему и толкнула в грудь изо всех сил. Отлетел Винс внутрь тамбура. Двери захлопнулись. Дёрнулась электричка, пошла всё быстрее, набирала ход, постукивала по рельсам.
И тут дошли до него слова Лиды: «Твоей дочке десять лет»…
Электричка увозила Яктыка. Всё получилось. Получилось за-ме-ча-тель-но. На душе Лиды стало светло, чисто и приятно грустно. Попрощалась она со своей страстью, красиво попрощалась. Навсегда она запомнит эту встречу с молодостью – ей это было ясно. Повернулась Лидия Владимировна и пошла-зашагала – обратно в спокойную семейную жизнь.
Что-то мелькнуло – неуловимое, ненужное, лишнее – не успела она рукой махнуть, чтобы отогнать наваждение, как сзади раздались протяжный скрип, лязганье и скрежет. Лида остановилась. Она боялась обернуться. Спину свело судорогой. Сердце заболело, и в груди так сдавило, что дыхание сбилось. Еле слышно звякнуло стекло. Потом послышалось шуршание. Бежал человек. Бежал и падал. Уже было слышно сорванное дыхание, почти стон. Гравий осыпался под его ногами. Громко, словно камнепад.
Лида закусила губу до крови.
Она знала, что ещё один вздох, ещё одна секунда, ещё один удар сердца, и она не выдержит и бросится – к нему.
Глава 8
Поближе к маме
– Я влюбился в неё. По уши. Без остатка. Представляешь? Как увидел её на фотке… «Всё, думаю, пропал. Как любовь с первого взгляда». Ба-бах! И всё.
– Погоди, Алёшка, погоди, дай я сяду поудобнее, – Зося взяла подушку, положила у жёсткой стенки софы, села в комочек, только глазищи в темноте блестели. – Рассказывай. Как на духу.
– Ну, как в сказке. Завели меня, значит, в Пятый сектор, ну, я рассказывал. Как в Кащеевой сказке, помнишь – игла в яйце, яйцо в утке, утка в зайце, заяц в сундуке, сундук на дубе, а дуб на острове за тридевять земель – так и тут получилось: в закрытом городе, на закрытом заводе, в закрытом корпусе, на закрытом этаже, в закрытой комнате – там и увидел её. Они меня встретили хорошо, я ж из другого отдела, понимаешь, из арматурного. А они другие совсем, понимаешь, это же Пятый сектор. Расспрашивали всё про мои клапаны, а я, веришь, за спины им поглядываю, увидел её, да всё поближе так кружусь, синьки по столу, что в центре комнаты, разложил, ватманы тоже – показываю, про пружину двойную говорю, а сам, чувствую, как не в себе – всё на неё. Вроде бы и рядом, а нельзя же, нельзя было взять и вылупиться на неё, – Алёшка затянулся, оранжевое пятнышко сигареты тускло заплясало в глазах жены. – А сам, веришь, всё глазами фотографирую её. Гляну, запомню, её силуэт на фоне стены, как негатив, вижу. Ещё раз гляну – опять. Ещё – всю рассмотрел. Сверху донизу.
– Ну и какая она, твоя новая любовь, мой муж? – Зося стряхнула пепел в пепельницу, которую держала в левой руке. Она сидела совершенно нагая, только отблеск фонаря на круглых коленках. – Какая она?
– Высокая. Знаешь, не такая, как те, прежние. Те, помнишь, такие, словно низкосракие. В землю вдавленные. Мелкие. А эта… такая… вверх устремлённая. Высокая, стройная. Неяркая, даже тёмная, но такая в ней силища чувствуется, глаз отвести невозможно. Вот.
– Ну и?
– Что «ну и»? Что делать мне? Не знаю.
– Хочешь туда? К ним? К ней?
– Да. Очень. Я уже и не знаю, как Петрову в глаза смотреть. Он же всё сделал, чтобы мне подобрать ребят. Бригада такая получилась – они же мне в рот смотрят, верят. А мне уйти – туда, в Пятый? И что делать? Арматурщик – и в Пятый. У них же война, сама знаешь. Криштул и Петров. Боб напридумает, а Петрову крутись? Настройки, расчёты, да вся динамика открытия-закрытия! Понимаешь? Криштулу же заправка-слив-подслив, всё по циклограмме заправки, он, конечно, кудесник, а Петрову – гидроудары собирать на свою лысину? И после всего – ну представь, уйду я к Бобу, что дальше – я же чётко знаю, что делать, как динамику, как задержку рассчитать, чтобы получилось, да что, я же у американцев и немцев подсмотрел – как «Эйр продактс», как «Линде» – они так же думают, веришь, одинаково думают же. Мне тут патенты их дали посмотреть… И я принесу Бобу, – Алёшка даже вскочил, прошлёпал босыми ногами к дверям комнаты, выглянул на похрапывавших соседей, заложил майку в притвор, нажал, дверь закрылась туго. (Он был такой… Голый-голый, такой любимый, белая фигура, длинные руки, длинные сильные ноги, тёмные волосы в паху, спящий член, который может стать таким сильным, – Зоська даже прикусила губу.) – Это что же, предательство получается, Зосечка?