Тринадцать осколков

— …им нужна была подходящая кандидатура, и они нашли. Опробовали на наших обиженных чувствах: подходяще морочит головы немцам. И тут они сразу оценили его. Круппы и прочие короли золота в этом деле не дураки, денег не жалеют на тех, кто им служит. Пушки вместо масла — извольте, это нам выгодно. Вам нужны новые земли — очень хорошо, это как раз то, о чем мы мечтаем. В общем, они его полюбили, подняли на пьедестал вождя нации. Теперь же он им не нужен. Зачем? Война идет не в ту сторону. Я так думаю, Гитлер или покончит с собой, или они укокошат его и начнут искать другого…

Марта вся похолодела. Ее охватила дрожь. Она хотела дослушать, но не могла, физически не могла, она тряслась, стучала зубами. Пауль взял ее под руку и отвел в сторону.

— Ты слышал?

— Слышал…

Она задыхалась:

— Пауль, немедленно… сейчас же брось туда гранату. Слышишь, уничтожь!

— Успокойся, Марточка, я приму меры…

— Ты не хочешь их уничтожить? Тогда я сама. Дай мне гранату. — Она схватила гранатную сумку, висевшую у Пауля на поясе. Пауль легко оттолкнул Марту, потом усадил на бруствер траншеи. Она разрыдалась. Плакала долго, и Пауль не уговаривал ее. Ему и самому было страшно оттого, что услышал, страшно оттого, что его сестра Марточка, как он понял, безнадежно хмельна тем, чем он был хмелен, шагая по необозримым просторам России, — хмелен от слепой веры в Гитлера, в его идеи мирового господства. Было ему еще страшно и оттого, что он уже не верит во все это: если еще сражается с русскими, ходит в атаки, то просто по инерции первоначального накала, подобно колесу, которое, запущенное кем-то, катится по полю, катится все медленнее и все тише и тише, катится, но… где-то неизбежно остановится и упадет.

* * *

Море плескалось у ног, шумело, перешептывалась галька. Острый слух генерала Радеску улавливал каждый шорох — долгая жизнь военного человека научила его понимать, о чем говорят предметы — всплеск воды, кем-то потревоженный камень, гул земли, шорох травы, кустарника, лязг оружия… Он мог точно, или почти точно, определить, что там впереди, в темном мраке южной ночи, по звукам определить. Их, этих звуков, слышалось много, различных звуков — копали траншеи, тяжело вздыхая, ложились в земляные гнезда бетонные колпаки, скупо и глухо переговаривались пустые солдатские фляги.

Но все это не то, что хотел услышать уставший генерал Радеску. Там, за этим морским мраком, притихшим и страшным, есть берег, родная земля: неужели она сейчас, когда ему так нехорошо на душе, не может послать хотя бы один вздох, хотя бы одно дуновение знакомого плоештинского ветерка, того ветерка, который овевал его теперь уже совсем огрубевшее лицо многие годы и на плацу, и в поле на полковых и дивизионных учениях?.. Нет, не те звуки, не те шорохи, и ветер не тот… Чужая земля, чужие камни… И приказы он получает на чужом языке: «Требую, чтобы каждый генерал и офицер лично видел, где и что установлено». Вот он ползает от огневой позиции, от рубежа к рубежу, исходил, излазил весь дивизионный район обороны. Не молод, устал. Отдохнуть, бы сейчас, отдохнуть по-человечески… Не может, приказ: «Генерал Енеке будет ожидать вас на берегу моря… Прибыть ровно в ноль часов тридцать минут». Он, Радеску, прибыл в назначенное место, а командующего еще нет.

Радеску подозвал адъютанта:

— Присесть бы на что-нибудь, на бревнышко или на камень.

Адъютант побежал, вытащил из машины сиденье, мягкое и теплое.

— Вот, господин генерал, очень удобно.

Радеску нагнулся, собираясь сесть, не успел, услышал мягкий шепот собачьих лап. Выпрямился: перед ним стояла овчарка генерала Енеке, через минуту из темноты показался и сам хозяин в сопровождении штабных офицеров.

— Мы решили проверить ваши укрепления, господин Радеску, ведите нас на позиции, — не сказал, а отрубил Енеке. — Показывайте.

Осмотр и проверка оборонительных сооружений затянулись до утра. Покидая дивизию, Енеке сказал:

— Командующий группой армий «А» генерал фельдмаршал фон Клейст внимательно следит за событиями на фронте. Возможен наш контрудар в направлении Кишинева и Одессы. Хайль Гитлер!

— Хайль! — поднял руку Радеску и держал ее вытянутой до тех пор, пока Енеке не сел в поданный бронеавтомобиль, после чего рука повисла плетью, как парализованная. — Возможен контрудар… — прошептал Радеску. Его крупное лицо немного просветлело. Он повернулся к морю, увидел одинокий пароходишко, тащивший на буксире баржу с каким-то грузом. Генералу показалось, что корабль очень устал, едва ли дотянет до берега.

Адъютант сказал:

— Это наш, из Румынии.

— Дотянет ли? — прошептал Радеску.

Транспорт не дотянул. Налетели самолеты. Море вскипело, вздыбилось водяными сполохами, а когда успокоилось, корабля и баржи как и не бывало.

— Значит, потопили, — то ли спрашивая, то ли утверждая, отозвался Радеску.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

1