Тринадцать осколков

Утром, когда шел бой, Сукуренко вызвали в штаб полка, к капитану Рубенову. Дробязко успокаивал: «Подумаешь, контрольного «языка» упустила. Да их вон сколько ведут по дороге, бери любого, хочешь рядового фрица, хочешь офицера, и он тебе выложит все — нынче не сорок первый год, нынче фашист жизнью не платит за то, чтобы не разболтать дурацкие секреты, сейчас они очень даже разговорчивые».

Дробязко задумчиво оглядывал вспаханные бомбами и снарядами холмы, пыльные дороги, по которым брели колонны пленных немцев. Серая лента шоссе огибала высотку, на которой размещался командный пункт Кравцова. Бой утих в полдень. Командиры рот и батальонов приводили в порядок свои подразделения, подсчитывали трофеи, отправляли пленных в тыл. Время от времени то на нашей стороне, то там, где зацепился противник, вырастали черные с красным оттенком султаны взрывов. На фоне зелени и синеватого полуденного воздуха они замечались отчетливо и, казалось, держались дольше обычного. И все же это был не бой, это было именно затишье, то затишье, когда солдаты отдыхают, а командиры — о, эти разнесчастные люди, как оценивал их Дробязко, — были заняты по горло телефонными переговорами, подсчетами, докладами, пополнением боеприпасов, заботами об эвакуации раненых и многими-многими мелочами, которые требовали немедленного внимания к себе.

Из блиндажа слышался голос Кравцова. Командир полка без конца кому-то приказывал, требовал и даже кого-то обругал. Вася ожидал: вот-вот Кравцов позвонит капитану Рубенову, поинтересуется, как там с Мариной, разобрались? Но в кравцовский блиндаж, ветхонький и низенький (прочные строить не к чему, завтра все равно придется переходить на другое место, туда, ближе к Сапун-горе), входили все новые и новые люди, и Василий понял: сейчас у Кравцова едва ли найдется время позвонить Рубенову.

Дробязко спустился к дороге, по которой шла небольшая колонна пленных гитлеровцев. Их конвоировал Петя Мальцев. Опрятно одетый, с посаженной на затылок пилоткой, он, увидев Дробязко, крикнул:

— Эй, служба, сделай милость, прими от меня этот товар! — Мальцев лихо потер ладонью рыжеватый хохолок, торчавший из-под пилотки, скомандовал: — Хенде хох!

Пленные остановились как вкопанные и разом подняли кверху грязные, корявые руки.

Петя захохотал:

— Образованные, сволочи! Полюбуйся, Вася.

— Ты что же, один их сопровождаешь? — спросил Дробязко и прикинул на глаз: фрицев пятьдесят будет. — Не боишься?

— Тю-у! — удивился Мальцев. — Они в шоковом состоянии, смирненькие. Принимай, Вася, а я побегу на передовую. Без меня Родька скучает. Он, этот Рубахин, получил хорошее образование в боях, но еще догляда требует, иногда лишнего «пропустит» и кричит: «Петруха, надо Рубенова свергнуть под корень. Это он нашего комвзвода отозвал со своего поста». Опасаюсь, как бы не сбежал в штаб полка к капитану Рубенову. Так что принимай этот товар, а я во взвод помчусь. Согласен?

— Не могу, не справлюсь, — пошутил Дробязко, в душе радуясь, что и Рубахин теперь с уважением относится к Сукуренко…

— Эх ты! — обиделся Мальцев. — Это же фрицы образца одна тысяча девятьсот сорок четвертого года. Соображаешь? — снова засмеялся Мальцев. — Мы их напугали до… — он не договорил, ткнул в грудь стволом автомата рослого гитлеровца: — Слушай, Вилли-били, отвесь раз по уху этому оберу, — показал он на рядом стоявшего офицера. Немец отчаянно заморгал белесыми ресницами, глупо улыбаясь и пожимая плечами.

— Говорю, свистни в ухо оберу! — крикнул Мальцев. — Ты ему вот сюда, — показал он рукой, куда надо «свистнуть». — Понял, зараза белобрысая! Сей минут покажи мне спектакль!

Пленный перестал улыбаться. Он повернулся к обер-лейтенанту, размахнулся, но не успел ударить, помешал Дробязко, вовремя задержав его руку. Мальцев аж посинел от злости:

— Ты же спектакль испортил! — набросился он на Дробязко. — Студентик ты пархатый! Жалеешь, фашиста жалеешь!

— Они — пленные.

— Может, им чаю-кофия подать или прикажешь мармеладом угостить? Поп ты, а не боец, пошел отсюда к чертовой матери! — И он, повернувшись к пленным, еще громче закричал, потрясая автоматом: — Я вам кофию покажу! Всю жизнь будете во сне видеть Петю Мальцева и деткам своим прикажете никогда не ходить на Петьку Мальцева войной, Шнель, и чтобы не оглядываться! Смотреть только в затылок своему соузнику… Топай, топай, фриц!..

Пленные громыхнули сапогами, и колонна, качаясь из стороны в сторону, поплыла по дороге. Мальцев, стоя на месте, подмигнул Дробязко:

— Вот так, служба, нонче они сами в плен ходят, без сопровождения, как в сказке. Видишь, не разбегаются, ровненько идут. Придут куда надо, — рассудил Мальцев и еще раз подмигнул Дробязко.

— Да-а, как в сказке, — ответил Дробязко, глядя на удаляющихся пленных. — Только, Петя, чтобы этой сказке сочиниться, потребовались битва под Москвой, сталинградский «котел», Курская дуга… Сказка родилась в тяжелых боях.