Тринадцать осколков

— Вот тут мой фамилий и род занятий… Я буду стрелять в воздух, катись туда речка, иди в город. — Он выстрелил один раз, второй… Сукуренко скатилась вниз. Грабе еще выстрелил. Звук пробудил сознание: она жива, невредима. Сукуренко вскочила, бросилась в кустарник, жадно рванулась вдоль берега…

4

Это был необычной формы и необычного размера дот — с отсеками, ведущими к ходам сообщения с другими огневыми точками, с округлым железобетонным перекрытием. Чудище было врезано в гору. Два орудия и четыре крупнокалиберных пулемета — попробуй подступись.

Теперь крепость безмолвствует. Три гитлеровца, попытавшиеся оказать сопротивление разведчикам, истреблены, и их тела сброшены в люк.

Петя Мальцев осмотрел «корму» и, подойдя к Дробязко, возмутился:

— Вот идиоты! Забыли о круговой обороне: если с тыла ударить — тут и часа не продержишься…

Дробязко не поверил. Заглянул.

— Да, это плохо, — сказал он. — Мертвое царство, попробуй поверни его в сторону фрицев… Через час-два они догадаются, поймут…

Мальцев тихонько засмеялся:

— Тихий ты, Вася, а голова твоя — тонна сообразительности. Догадаются! Флаг мы установили. Немцы хотя и близоруки, но красное видят далеко. Они немедленно пошлют сюда подкрепление, и тогда…

— Что же делать? Убрать флаг?

Люся испугалась:

— Ребята, это позор!

Амин-заде пропел:

— Эх ти, птичка-невеличка, мы своего флага не спустим…

Дот с тыла прикрывала подковообразная траншея с тремя площадками для пулеметов. Дробязко поднялся на носках, вытянул шею: пахло морем, песком и еще чем-то.

— Понял? — сказал Мальцев.

— Нет, не пойму, чем пахнет.

— Севастополем… Видишь дома, Корабельная бухта…

— Ничего не вижу.

— Закрой глаза и вообрази.

— Пойдем, фантазер.

По-прежнему в нише горел керосиновый фонарь. Люся прихорашивалась, расчесывая волосы.

— Вот что, Алешина невеста, — сказал Дробязко.

— Моя фамилия Чернышева.

— Она Чернышева! — подсказал Амин-заде. — Чернышева…

— Помолчи! — одернул его Дробязко. — Я принял решение: флага не спускать. Вам, товарищ Чернышева, сию минуту отправиться к подполковнику Кравцову и передать ему, что мы ведем бой и нуждаемся в поддержке.

— Бой? Где он, этот бой, какой бой? — Люся положила расческу в карман, надела пилотку.

— Немцы не слепые, — продолжал Дробязко, — так и передай — ведем бой, нуждаемся в поддержке. Сможешь ты это сделать? — Он приблизился к Люсе, и она поняла, что этот парень не шутит.

— Смогу, — сказала она и потянулась за автоматом.

* * *

Флаг уже дважды исчезал и дважды вновь появлялся, огнисто мельтеша на сером гребне, к которому тянулись мелкие группы бойцов, тянулись изо всех сил…

— Ну, еще рывок, еще один, — шептал Кравцов, сам не замечая, как все больше и больше показывался из окопа, будто стараясь подсобить тем, кто карабкается наверх, навстречу полыхавшим выстрелам.

Люся одергивала Кравцова, умоляя:

— Товарищ командир, осторожнее, кругом осколки… Присядьте вы, товарищ командир.

— Еще рывок! — повторял Кравцов и отмахивался от Люси: — Перестань, Марина…

— Я Люся, Люся…

— А-а, — спохватывался Кравцов и некоторое время смотрел на Чернышеву, потом открывал термос с чаем, выпивал несколько глотков и снова тянулся получше рассмотреть и оценить ход боя, убедиться, реет ли флаг.

— Они послали меня сказать вам, чтобы поддержку дали. Им там трудно, но они не отступят.

— Не отступят, говоришь? Конечно не отступят! Еще рывок, и мы пробьемся к ним. Выпей чаю. Костя, подай ей термос, — позвал он ординарца.

Костя отвинтил колпачок. Люся пила жадно, большими глотками.

— Как же ты, птичка, уцелела, добралась? Вон как полыхает, — спросил ординарец.

— Тогда потише было. Мальцев приказал: иди, и я пошла. Ползком, лощинкой, по «ничейному» полю, овражками да промеж камней… Но я уже рассказывала… Вы что, не верите? — обиделась Люся…

— Почему, верить можно, но какая кутерьма — смешались наши и немцы…

Гора кипела. Кипела от людских криков, кипела под густыми зарослями разрывов, кипела под ударами авиации, от непрерывных рыков гвардейских минометов, исторгающих огромные струи огня…

Полк Кравцова вгрызался в скалы, бетон и железо, четвертый час подряд, без передышки и заминки, жадно тянулся к гребню, на котором волшебствовал флаг. В полку уже знали, кто его водрузил, и что разведчикам крайне требуется поддержка, и что за этим гребнем открывается вид на море и начинаются предместья Севастополя…

Кравцов бросил взгляд на часы: стрелка бешено мчалась по циферблату, она так быстро бежала, что подполковник приложил часы к уху: спешат, что ли? Но ход был нормальным, и он понял: не усидеть ему на месте, не удержит себя в окопе…

Подполз связист, устранявший поврежденную линию, связывающую командира полка с командным пунктом. Пропищал телефон.

— Вас, товарищ подполковник, — сказал телефонист, подавая трубку.

— Акимов говорит, — услышал Кравцов знакомый голос. — Я все знаю, они молодцы, твои разведчики. Послушай, дорогой, что требуется, чтобы наш флаг реял на высоте? Мы оповестили войска о том, что твои солдаты ворвались в главный фас немецкой обороны. Ты понимаешь, что это значит?