Всё как у людей

Женя отмахнулась от бестолково взвихрившихся вместе с пылью мыслей и пошла к дальней стене. К Чебурашке.

Глаза привыкли к темноте удивительно быстро и различали рисунок почти в мельчайших подробностях.

Чебурашка был скорее устрашающим, чем милым. Он вправду держал в руке василек и занимал полстены. Значит, Женя вправду фотографировалась, стоя возле этой стены. А девочка вправду была рядом – насупленнее обычного, вцепившаяся в платье, которое она не позволила сменить на принятый здесь трикотажный костюмчик, пахнущая ванильным мороженым, которое никогда не пробовала, но запах которого приняла, как только увидела, с каким удовольствием Женя слопала стаканчик, не садясь на скамейку в парке…

В каком парке, подумала Женя в панике. Какое мороженое. Какая девочка, Аля, а не Лилит, моя девочка, которая…

Она зажмурилась, вцепилась пальцами в стену так, что, кажется, процарапала мохнатую чебурашкину ногу до бетона, и поняла, что сейчас наконец-то вспомнит – снова всё, полностью и сразу, и теперь уже навсегда, не отвлекаясь на посторонние шумы, бессмысленные фразы и чужие голоса, твердящие про часики.

– По́лно вам по свету рыскать, – раздался тот же уже знакомый и совсем чужой голос, и Женю одновременно ошпарило и выморозило диким страхом и разъедающим голову и легкие чувством опасности, ощущаемой как вдох кислоты, и она попыталась в одно движение присесть, прыгнуть в сторону и распахнуть глаза, но не смогла ничего, а кто-то невидимый, могущественный и, значит, страшный продолжил до омерзения знакомым и чужим, как сколопендра, голосом: – Два девять останов, служа страстям и нуждам человека, усните здесь сном силы и покоя, восемнадцать, повиновение.

И Жене стало все равно.

Она так и не открыла глаз, но будто видела на внутренних поверхностях век проекцию того, что происходит в поле зрения и немного за его пределами, – то ли переводя в картинку то, что слышала, чуяла и осязала, то ли как-то еще. В дверном проеме и рядом стояли пятеро, один из тех, что в комнате, при форме и со странного вида автоматом, другой, безоружный, в штатском неофициальном хлопковом, остальные за стеной. Женя, не шевельнувшись, могла бы сосчитать число патронов в их магазинах и пломб в их зубах. Если бы ей не было все равно.

Штатский, включив огромный яркий фонарь, от которого картинка перед глазами Жени дернулась и стала слегка муаровой, неспешно пошел к Жене, говоря на ходу тем самым голосом, будто рапортуя кому-то, невидимому даже особым взором:

– Образец Артем-три, собственность ФГУП «Опытный институт композитных материалов», покинувший участок полевых испытаний в результате инцидента, описанного в рапорте двенадцать-ноль семь-два, обнаружен службой контроля в полном соответствии с прогнозом службы на Точке Шесть, выведен из активного состояния, опасности не представляет.

Шею под левым ухом кольнуло, там стало больно и горячо. У Жени на миг перехватило дыхание, и тут же боль и жар исчезли, а место укола мазнула прохладная салфетка. Ты что делаешь, гад, у меня, может, аллергия на всякие уколы, тем более после операции, тебе отвечать, если шок или что-то еще будет, подумала она все с тем же изумительным равнодушием.

Голос продолжил:

– Для образца Артем-три: в соответствии с основной программой лишаю вас возможности действовать и двигаться без команды, подтвержденной разовым паролем из списка один. Фиолетовый, ноль, четыре, закрой глаза, творец небес. Кивните, если поняли и приняли к исполнению.

Голова Жени неожиданно мотнулась вверх и вниз – она сама не поняла почему. Пустота из выпотрошенного живота шевельнулась и поползла вверх, вызывая тошноту, и вниз, заставляя колени подкоситься и как будто исчезнуть.

– Быстро носилки сюда, – скомандовал хлопковый человек. – Женя, все хорошо. Все кончилось. Теперь спи.

Женя отлепилась от стены и начала медленно валиться в светлую муаровую бездну, перечеркнутую черточками света, красного и зеленого, как человечек на светофоре, и белого, как светящий ей в лицо фонарь, света того и этого, таившихся, оказывается, в ее затененной памяти и расправившихся наконец то ли парашютом, то ли мешком, который встряхивают, прежде чем застелить им офисную корзину для мусора, можно дышать, а вместо парашюта Женю поддергивают, удерживают и ведут сперва туда, потом сюда чьи-то руки и какой-то настил выше пола, ýже пола и неудобнее пола, не дающий соскользнуть на пол и скатиться в светлую бездну, которая теперь плавно перемещается от ног к глазам, которые, в свою очередь, пытаются закатиться к макушке.

Носилки въехали по пандусу в салон автобуса и щелкнули креплением наголовника. Двери, хлопнув, перечеркнули светлую бездну черной крышкой.

Автобус, рыкнув, плавно тронулся.

И в двенадцати километрах от него открыла глаза маленькая щекастая девочка.

Глава шестая Вскрытая угроза

Настольная лампа была старой, тускловатой и с прожженным абажуром, но все равно любимой. Она показывала кино – хоть из жизни Жени, хоть из чьей-то еще, хоть про космос и Марианский желоб.