Всё как у людей

– Ну и чего вы добились? Людей своих любимых загубили – а ведь кланялись им, полцивилизации на рога поставили – и все чтобы меня мордой в миро ткнуть? Приятно теперь, да? Наслаждаетесь победой? Как же, с общим врагом, отступником справились, все на одного, блин, как у вас принято. Сами послали – сами и отозвали, красавцы! И что теперь? За что боролись-то? Мне, что ли, это кипение нужно? Да наоборот! Мне за всех, между прочим, обидно. Ладно, пацанов моих не жалко, хотя они уже вон, – он не глядя ткнул когтем за спину, – как поднадзорные стали, только по хвосту и отличишь. Но грешникам-то за что такая смена режима? Это что, смертные муки? Это что, адское пламя?

Ближайший пример копошился почти под воротами: крупно дрожащий черт на манер гарлемского негра грел руки у коптящей бочки, из которой торчали три вяло орущие головы. Судя по уцелевшим фрагментам причесок, грешники происходили из французского дворянства конца восемнадцатого века и по совести должны были не орать, а распевать задорные куплеты. Стандартная процедура предусматривала вываривание подопечных в индивидуальных котлах с каменным маслом, обеспечивавшим оптимальное соотношение интенсивности и продолжительности мук. Теперь стандартные процедуры считались больно жирными.

Развитие промышленности обнаружило, что ресурсы у этого и того света общие. Соответственно, чем больше человечество выковыривало из недр природных богатств, тем меньше их оставалось в распоряжении врагов человечества.

Пока добытчики увлекались медью, железом и золотом, потери считались несерьезными: техчасть ада просто перешла на оснастку из керамики и тяжелых металлов. Бурный старт углеводородной эры поначалу никого не напугал: та же техчасть перевела процессы с угля и легких фракций нефти на вязкие смеси и газ. Но будущие клиенты накрыли шляпой и эти запасы – и полвека назад в аду были впервые введены лимиты энергопотребления, которые регулярно ужесточались и набирали размах.

Последний десяток лет грешные французы, как и миллиарды остальных подопечных, сотни лет подряд ежедневно разваривавшихся до состояния тушенки, нынешнее подвяливание (триста грамм мазута на рыло) сопровождали воплями по привычке и ради приличия. При этом представители народов, знакомых с банным искусством, уже и не вопили, а нагло требовали от чертей поддать еще парку.

Переводить их в арктическую зону преисподней также было бессмысленно – из-за парникового эффекта, который превратил лютую стужу, изобретательно отламывающую от грешников скрюченные кусочки, в сильный холод, в конечном итоге переносимый даже неграми преклонных годов.

Иблиса, нынешнее существование которого было лишь кратенькой прелюдией к вечной ссылке в ад, иссякание энергоносителей абсолютно устраивало. Акклиматизационные страдания младших товарищей, обслуживавших геенну, его совсем не трогали. Тронула просьба бывших соплеменников – вернее, намек на серьезную награду, ожидающую Иблиса, если он в рамках своих возможностей и полномочий заставит человечество сократить нефтегазодобычу. Когда Иблис уточнил, может ли надеяться на отмену проклятия, контрагенты напомнили, что надежда на рай, как и страх перед адом, управляют жизнью и судьбой всякого разумного существа. Малак как раз эту мысль ему и внушил, вспомнил Иблис и вспыхнул с новой силой:

– Ты же мне и сказал – делай все, что можно, Господь всеведущий взвесит и оценит! Что, мало вешать было? Иран, Ирак, Чечня, три финансовых кризиса, NASDAQ, олигархи эти несчастные, индейцы с неграми, двенадцать энергоблоков в год, термоядерные исследования, биотопливо – я только последнее называю. Я ж пахал, как никто и никогда! Я, что ли, виноват, что они тупые такие, что нефть им божья роса, пропан – звездный ветер, и ничего чище мазута во Вселенной не бывает? Это я, что ли, их такими создал или воспитал, это я подарил попущение и свободную волю? А когда я все, вообще все, делаю – правильно, чистенько и во всеобщих интересах – и наших, и ваших, и глины вашей любимой, – вы что творите? Правильно, сбиваете вертолеты, взрываете бошки и жарите глинку – не я, вы! Вы, которые глинке кланялись и служить обещали, ничего так служба, да, братец? Приятно так служить, при попущении и свободной воле: хотим – даем падшему собрату слово, хотим…

Малак наконец вынул взгляд из неопрятного месива, медленно повернул голову к Иблису – и тот резко замолчал. Не потому, что рассмотрел наконец Малака, похожего не столько на боевого ангела, сколько на оборванного бомжа, причем последний раз, судя по свежим ссадинам на скуле и носу, оборванного вот только что. А потому, что Малак, по обыкновению, не раскрывая рта, позволил Иблису узнать, как выглядит ситуация на самом деле.