Жизнь со смертью визави

Мы отступаем.
Уступаем.
Мы — беглецы.
Мы — волчья сыть.
И нас встречают хриплым лаем
и провожают воем псы.
Нас гонит в степь лесов облава,
нам в спину брошен злобный крик.
И снег — как будто грязный саван,
и ветер — словно в рёбра штык.
У нас над головами небо
раскидывает звёздный куст,
и звёзды, словно почки вербы
пушисты,
сладкие на вкус.
Мы отступаем.
Нас немного,
кто донесёт об этом весть, —
наследников скупого бога,
которому названье — честь,
кто напоследок удостоен
похмельной боли головы —
от грая галок, от настоя
сырой — в подснежниках — травы, —
когда идёшь, как на закланье,
смирен и нежен, смел и груб,
и побороть нельзя желанье
сухих, упрямых, твёрдых губ
поцеловать чуть виновато,
слегка, как будто не всерьёз,
на розовом виске заката
прожилки тонкие берёз.

5

Горела степь. На горизонте туча
всё медлила упасть грозой в ковыль.
И ветер, упредив у пули случай,
сбивал фуражку с русой головы.

Уже дано нам право отступиться,
и полк отходит сотнями за Дон.
И в чёрном небе рваный клёкот птицы
тревожит душу, как предсмертный стон.

Во рту горчит. Дышать и плакать нечем.
Как быстро кровь впиталася в золу!
И степь горит… И ветер искры мечет…
И вороны клюют глаза орлу.

6

В белы руки — свечи,
на глаза — по рублику.
В злой неравной сече
казаки порублены.

Звякнет месяц во степи
золотой подковой,
стихнет песня… С миром спи,
Дон белоголовый!

7

Мне снилось небо в красных тучах
среди безлюдных, мрачных скал,
и чёрный нетопырь летучий
под сердцем кровь мою сосал.

Вокруг него кружились черти,
желая красного вина.
Подземный рык — предвестник смерти —
хрипел ему: «Допей до дна!»

Я приподнялся и невольно,
теряя весь остаток сил,
вскричал: «Оставь! Прошу — довольно!» —
и бледный лоб перекрестил.

Но он, блестя во тьме зрачками,
вздувая потные бока,
допил, на грудь мне бросил камень
и сытый взмыл под облака.

8

Больная кровь российская,
горячая отрава!
Дурная кровь российская,
смертельная забава!
Пустая кровь российская —
ты не приносишь славы…

9

Даль светлая! К тебе не дотянусь!
Судьба — как выстрел в спину предугадана
в дни чёрные, когда была вся Русь
растоптана, расхристана, раскатана.

Причал. Гудки. Косматый едкий дым.
Пора. Уходим. Кончено. А стало быть,
Москва, Одесса, Харьков, Киев, Крым
уже не стоят метра верхней палубы.

К причалу — пена, к чайкам — корабли.
И значит мне запомнить уготовано
отлогий берег, где чело земли
в стоцветный обруч радуги заковано,

где белой вспышкой раня небосклон, —
о бледные глаза мои, ослепните! —
в даль светлую, в тысячелетний сон,
Россия, уплывают твои лебеди.

«О, уголь августовских копей…»