Жизнь со смертью визави

Машет в лесу топором лесоруб, —
там, на заросшей дурманом поляне, —
рубит он старый, задумчивый дуб,
рубит, по пояс в душистом бурьяне.

Сел отдохнуть лесоруб молодой.
Пчёлы гудят, сладко пышет отрава.
Сел, прислонился горячей щекой
к старой коре, огрубело-шершавой.

Ночь пред глазами, и с тягостным сном
борется, борется разум усталый…
Вдруг из травы появляется гном
в сером камзоле и шапочке алой.

Грозно глядит, хмурит маленький лоб,
в руки берет он топор лесоруба,
мерку снимает и делает гроб
из молчаливого старого дуба.

Брызги душистые сыплет топор,
птицы безумствуют в воздухе пьяном,
травы сплетают стоцветный узор.
…Спит лесоруб… Сладко веет дурманом…

Лесное озеро

Лес рыже-бурой листвою завален,
ситник холодный едва моросит.
Между стволов — в сизой дымке прогалин —
тёмное озеро спит.

По берегам его пусто и голо,
только колышется, будто дыша,
низкий туман, что навылет проколот
острым листом камыша.

Тихо кругом, словно кто охраняет
вод потемневшее то серебро.
Ястреб ольшаный в полёте роняет
бурое впросинь перо.

Мои стихи

Мои стихи — как ветер,
осыпающий листья
увядших чувств и дум —
они в земле истлеют.

Но голы жизни ветви,
им зеленеть не скоро,
и ветра скорбный шум —
лишь трепет ожиданья…

«И нет любви…»

…И нет любви. Перегорела
в груди та боль. Ну что ж, прощай,
любимая! Душа успела
узнать с тобой и ад, и рай.
Уж сердце сердцу всё сказало,
и я надеяться отвык,
но разуму всё мало, мало
тех доказательств роковых!
Не может он понять, убогий,
что у любви есть тайный час,
когда уже не люди — боги
разъединяют нас.

Мгновение

Твой взгляд загадочно-бездонный
в тот вечер сумерки сгустил.
Я обмер, сжав твои ладони,
но ты шепнула мне: «Пусти…»

Мне в ту минуту так хотелось
обнять тебя, к виску висок,
и объясниться: телом — телу,
глазам — глазами!.. Но истёк

тот миг, когда, желая взвиться,
уже расправив два крыла,
вдруг странно замирает птица…
Я отпустил — и ты ушла.

Юность

Незаметный мазок фиолета в листве,
дальний кашель ушедшей грозы…
День сгорел, золотыми углями истлев
на стеклянных крылах стрекозы.

Подоконник — алтарь отцветающих лип.
Важный голубь воркует умно.
Узкий листик к окошку нескромно прилип
и играет в моргалку со мной.

На измятых листах — колоннады стихов,
в окнах — робкой мечты витражи…
И под утро к кому-то молитвенный вздох:
— Укажи мне её, укажи!..

«Оттого ли, что с тихою болью…»

Оттого ли, что с тихою болью
вспоминаю минуты обид,
оттого ли, что только с тобою
сердце ласковой песнью звенит,

оттого ль, что дороже святыни
эти мушки на милых плечах, —
верю — нет, никогда не остынет
огонёк в путеводных очах!

Два крыла за спиной