Жизнь со смертью визави

Куда нас только не носило!
Каких не прочили путей
скитанья яростная сила,
духовной жажды суховей!

В своём стремленье к абсолюту
из рек выходим мы в моря,
но раз оставшись без приюта,
нигде не бросим якоря…

«Ты засыпаешь…»

Ты засыпаешь… Я не стану
тревожить тайну снов твоих.
Есть для двоих слова обмана,
но правды — нету для двоих.

И я молчу… Ты засыпаешь,
и тихо ночь журчит, звеня…
И вновь те сны ты выбираешь,
где нет и не было меня.

Звездопад

С неба ночного снежинкой
тихо сорвалась звезда.
Бедному сердцу так больно
кануть во мрак навсегда.

Алчно над нами раскрыта
смерти бездонная пасть.
Бедной звезде было страшно
с неба ночного упасть.

«Незнакомое снежное утро…»

Незнакомое снежное утро.
Галки сетью висят над землёй.
Просыпается город — как будто
огоньки под остывшей золой.

Далека моя чистая радость.
Долог путь от звезды до звезды.
И душа возвращается, крадучись,
вдоль знакомых следов у воды.

Значит вновь — не сейчас, не сегодня.
Может быть, никогда… Но терпи:
Нет того, что бы Он у нас отнял,
не вернув до последних крупиц.

Новый день измотает работой,
а под вечер, как пьяный сатир,
он рыгнёт электрической рвотой
в чёрный холод убогих квартир,

и оставит опять до рассвета
на безбожной, промёрзшей земле
верить звёздам и нищим поэтам,
белым птицам в сиреневой мгле.

Кладбище у моря

Этот берег, пустой и безмолвный,
одичалому ветру открыт.
Под обрывом колышутся волны,
вьётся тропка меж траурных плит.
Крики чаек тоскливо-гортанны
над солёной пустыней воды,
и виднеются в дымке туманной
голубые, как воздух, платаны
на уступе скалистой гряды.

Как немыслимо-просто прощенье
дарит сердцу священный покой!
Взмыть бы чайкой в простор голубой
и услышать прощальное пенье —
где-то в тёмной дали грозовой!..

Художник

Слепым бельмом лежит на стёклах иней.
Тела теней ласкает полумгла.
Картина пахнет краской. У стола
художник моет кисти в керосине.

А та, что миг назад была богиней,
дрожит от холода и смотрит в зеркала,
где нагота её так мраморно-бела
и царственны изгибы плавных линий.

Художник про неё уже забыл.
Он видит ту, которую творил
нетленной плотью красок на мольберте.

Она — богиня! Остальное — прах…
И сумрак топит боль в его глазах,
открытых для любви и смерти.

«Всё вернётся на круги своя…»