Жизнь со смертью визави

Струились в листья капли света
и расплывались по земле.
Но вскачь ещё летело лето —
наездник бронзовый в седле.

И было грустно и привольно
валиться вечером под стог,
и обо всём забыть невольно,
ещё душистый смяв цветок.

Всё говорит, что счастье было,
да через пальцы утекло.
Быть может — сердце вдруг остыло,
быть может — вправду не везло…

На берегу в густой осоке
туман уж осень укрывал.
Наездник бронзовый, далёкий,
с собой в седло меня не взял.

«Вхожу, неслышный, в двери осторожно…»

Вхожу, неслышный, в двери осторожно,
боясь нарушить стоном или вздохом
молитву этих стен, так ждущих целый вечер
твоих шагов.
Но звонкий поцелуй молчанья
здесь ясно отпечатался на всём.
Окно с бездумной верностью хранит
былую тень,
а те хрустальные цветы — твоё замёрзшее дыханье.
Наверно, снежный голубь между нами
взмахнул крылом…

В поезде

Под перебои дремотного стука,
чтоб не заснуть — развлеченье одно:
киномеханик — вагонная скука —
крутит в окошке немое кино.

Вечный кошмар убегающих линий,
в рёбра пространству вонзающих нож!
Город вдали распускает павлиний
хвост семафоров в осеннюю дрожь.

И не сумеют прибавить уюта
запах курятины, хруст скорлупы,
если томительно тянет минуты,
впившись в затылок мой, время-упырь.

Я ли придумал лечить расставанья
жидким чайком от казённых щедрот?
Мне ли впервые в тоске ожиданья
видеть перрона пустой эшафот?

В сумрачном тамбуре хлопает дверца,
слышен негромкий ночной разговор,
и с замиранием слушает сердце
рельсов бесстрастных сухой приговор.

Подземное небо

Есть в море — подземное небо.
Не веришь — с утёса взгляни:
там тоже горят голубые огни,
и чья-то душа к ним возносит молебен.

И музыкой так же полны
холодные эти глубины.
И, может быть, там молодые дельфины
летают, когда к ним спускаются сны.

И знаешь, в то небо большое,
наверное, можно упасть, —
и где-то на дне наконец-то попасть
в тот рай, что так жадно мы ищем душою.

Город

Мене, мене, текел, упарсин[1].

Вечерний город —
огни, дымы.
Содом, Гоморра,
дыханье тьмы!

Над крышей череп —
глаза черны.
По кровле в желоб
сочатся сны.

И вьюжным перцем
снег веки жжёт.
В кофейне — сердце
прохожий жрёт.

Под свистом плети,
у ног блудниц,
в молитве дети
простёрлись ниц.

По жирным жилам
гремит трамвай.
У пассажиров —
билеты в рай!

О если б в силе
была пурга —
испепелили
тебя снега!

Весеннее настроение

«В сирень, шоффэр, в сирень!»

И. Северянин