Жизнь со смертью визави

Сегодня в окнах не случайно
Мильоны разноцветных брызг.
На кухне луч щекочет чайник, —
и он срывается на визг.

И сердце бухает в литавры,
И крикнуть хочется баском
на кухню: «Одеваться, Мавра!» —
поторопив её звонком.

Перчатки, фрак… Не слишком постно?
Нет, хорошо… Итак, весь день —
с княжной на островах… А после —
куда? — «В сирень, шоффэр, в сирень!»

И коммунальную квартиру
я покидаю, свеж и смел,
соседу — старому сатиру —
даю в дверях на опохмел,

сбегаю с лестницы проворно,
и никаких сомнений нет,
что ждёт внизу роскошный, чёрный,
немыслимый кабриолет!

Элегия

Познав все страсти, все противоречья,
земной юдоли временный чернец,
неспешно жду с последней гостьей встречу,
что в круг сплетёт начало и конец.
Среди пиров и суесловий мира
Давно я слышу волн летейских плеск…
Но вновь и вновь настраиваю лиру, —
довлеет[2] ямбу зрелой мысли блеск.
Склонясь к холодным струям вдохновенья,
моя душа внимает без тоски,
как лёгкой Музы крыл прикосновенье
стряхает чувств последних лепестки…

Всему свой срок. И мне в былые годы
сбирали дни любви и дружбы мёд.
И вот — пора. Уже созрели всходы,
И нива тучная жница, послушно ждёт.
В том смысл и мудрость. Лишь глупцу невмочно
принять душою замысел Творца,
и потому слава его порочны,
как похоть запоздалая скопца.
Он мучим жаждой у без утоленья.
В пустыне жизни ею он влеком
своих страстей горячие каменья
лизать шершавым, вспухшим языком.

Но лишь счастливцу, кто душой, свободен,
бег времени поспешный не беда.
Ему и миг, как море, полноводен,
когда другим безводны и года.
В себе самом залог, он счастья носит,
дух закаля в волненьях суеты.
Ему и смерть уже не перекосит.
Чела и уст спокойные черты.

Фома

Когда вершилась Тайная вечеря,
Сказал Господь: «Пришёл урочный час,
И вот — предаст меня один из вас».
Фома вскричал: «Не может быть, не верю!»

Но той же ночью грешный мир потряс
Сей ужас величайшей из мистерией:
Был Агнец кроткий, предан в руки Зверю,
И Сатана пустился в дикий пляс.

Толпе в угоду промолчал закон.
Отрёкся Пётр. К злодеям был причтён
И умер на кресте Создатель.

Но, всё же усомнился от чего
Фома тогда: что предадут Его,
Иль что всего один — предатель?

«В твоих глазах усталый ветер…»

В твоих глазах усталый ветер
сметает палую листву.
И я молчу… Ведь не ответит
в твоих глазах усталый ветер,
зачем я без тебя живу.

Твои слова — как урна в склепе
больного сердца моего.
Открой — увидишь только пепел.
Твои слова — как урна в склепе,
в них пепел — больше ничего.

«Чего-то нам недостаёт…»