Что-то похожее на лето (ЛП)

назначения. Бен подозревал, что они заедут в пару клубов, но Эллисон повезла их в

центр ко Второй улице. Она нашла свободное место для парковки, ведя себя так, будто

только что выиграли в лотерею. Бену пришлось усмехнуться, завидуя е энтузиазму.

Они вместе прошли несколько кварталов, пока не дошли до художественной галереи,

где туда-сюда сновали люди.

— Поэтому нам нужно было изобразить модников? — спросил Бен.

— Угу, — кивнула Эллисон. — Будешь жвачку?

Бен взял у не подушечку жвачки с подозрением.

— Никаких свиданий вслепую? — снова спросил он.

Эллисон широко улыбнулась, и Бен понял, что уже слишком поздно. Но вс

равно закинул жвачку в рот. Бен окинул взглядом людей, которые стояли рядом с

галереей, ища кого-то, кто казался особенно ожидающим или нервным. Но никого не

заметил.

— Мы здесь для того, чтобы посмотреть на искусство, — невинно произнесла

Эллисон.

Бен заглянул в ближайшее окно и снова отвернулся, прежде чем посмотрел

второй раз. На картине на ближайшей стене был изображн бульдог, ограниченный

холстом, сияющим радужными цветами. Эмоции пробежали через его организм,

скопившись в груди и уютно там устроившись, будучи были обрадованы снова

оказаться дома после стольких лет.

— Хочешь зайти внутрь? — мягко спросила Эллисон.

— Не знаю, смогу ли я с этим справиться, — признался Бен.

— В любом случае, я тебя заставлю, — прошептала девушка.

— Ладно, — Бен нервно рассмеялся. — Он... Нет, не говори мне. Давай просто

посмотрим на искусство.

Они бродили по галерее, Бен пытался сосредоточиться только на картинах, но его

голова поворачивалась каждые несколько секунд в попытках увидеть художника. Он

узнал несколько картин с дней их юности. Другие он никогда раньше не видел, это

были кусочки жизни, частью которой он не был. Одна была крайне проста:

нарисованная пальцами лягушка на какой-то коробке, что заставило Бена рассмеяться,

несмотря на его нервозность. А затем шл портрет Эрика, теперь завершнный и

великолепный в своей красе. Его окружала небольшая толпа поклонников.

Звук реверберации ( Прим.пер: Реверберация — это процесс постепенного

уменьшения интенсивности звука при его многократных отражениях) микрофона, похожий на скрежет зубов, раздался на всю галерею.

— Эта штука включена? Воу! Слишком громко. Извините.

Бен чуть не побежал на звук этого голоса. Остальные посетители галереи

двинулись вместе с ним, заполняя коридоры и мешая его попыткам добраться туда

первым. К тому времени, как Бен добрался до главного зала, тот уже был наполовину

заполнен. Бен встал на носочки, напрягаясь, чтобы увидеть необходимое за людьми

177

Что-то похожее на лето. Джей Белл

впереди. Пожилой мужчина прямо перед ним передвинулся к своей жене, а затем

полная дама отодвинулась в сторону, вероятно, чувствуя лучи лазера, которыми Бен

мысленно стрелял из глаз.

И там стоял он. Тим Уаймэн. Он превосходно выглядел. Его толстоватый живот

исчез, узкая рубашка не скрывала слишком уж идеальное телосложение, которое было

у Тима до встречи с Райаном. Его чрные как смоль волосы немного отросли и в

беспорядочной причске обрамляли серебристые глаза, которые больше не казались

уставшими. Вместо этого в них блестел свет, который Бен видел только в их самые

личные моменты. Эти глаза изучали толпу, но прежде чем они нашли Бена, полная

дама вернулась на место, загораживая его.

— Эм, я действительно рад, что вы все решили прийти сюда, — начал Тим. — Я

не очень хорошо умею произносить речи, так что потерпите меня.

Публика рассмеялась. Бен начал пробираться к краю толпы, разыскивая проход

вперд.

— Картины, которые вы видите здесь, создавались практически двадцать лет. Я

уверен, что большая часть из вас видела мо главное достижение, картину под

названием «Лягушка отправляется в плавание на лодке».

Зрители снова рассмеялись.

— Она была написана, когда мне было восемь, и это моя самая первая картина.

Бен, наконец, прорвался вперд, но находился слишком далеко сбоку, за гранью

бокового зрения Тима. По крайней мере, теперь он мог видеть его, нервно

переминающегося с ноги на ногу и бормочущего в микрофон.

— Я обязан этим искусством многим людям. Конечно, объекту каждой картины.

Моей собаке Шиншилле или Эрику, который был для меня отцом, героем и много кем

ещ. Даже незнакомцам, например, пожилой женщине, которую я увидел лежащей на

траве в парке, когда она смотрела на облака и хихикала как маленькая девочка над

тем, что там увидела, — Тим сделал паузу, снова исследуя толпу. — Меня вдохновило

множество людей, но только один дал мне мужество показать свои рисунки другим.

Надеюсь, он сегодня где-то здесь, и, заканчивая эту неловкую речь, я хотел бы, чтобы