Я всегда был идеалистом…

Ну вот, всех собрали в этом «кафе», и секретарь партийной организации курса распределял студентов самолично. Примерно так: тех, которые получше, – на истмат, а тех, кто в чем-то провинился, – их на диамат, на философские проблемы естествознания.

– А диамат и философские проблемы естествознания – это одно и то же?

– Ну, практически да. Но тут было усиление: они не просто диаматом должны были заниматься, а еще и с ориентацией на естествознание. Делили на два направления: две группы были «истматовские» и одна группа (в 25 человек) – «философских проблем естествознания».

Со мной же опять произошла смешная вещь, которая определила мое положение на философском факультете на все время учебы. Я был парень активный, а кроме того, еще чувствовал за собой мощь общественной организации и вообще в масштабах университета был «большим начальником», чего эти «местные» еще не знали. Но я такого и представить себе не мог. Я сейчас все это гротескно рассказываю, но это соответствует такому… непосредственному, что ли, восприятию событий.

Я решил не ждать, поскольку времени у меня было мало, а сразу определиться в эти никому не нужные, нежеланные «философские проблемы естествознания», чтобы уйти поскорей с этого собрания. Я поднял руку, и вдруг этот самый партийный секретарь из фронтовиков (а вы должны помнить: все то, что я рассказывал о послефронтовых генерациях и молодых, верно и для философского факультета – был 1949 год) начал громко на меня кричать: «А вы вообще человек новый! Поэтому, во-первых, мы будем вас в последнюю очередь определять, а во-вторых, вы, кажется, физик, и поэтому стыд вам и позор бежать от философских проблем естествознания!»

Вот тут я впервые и понял, что мое мировоззрение, миросозерцание, вообще представление обо всем удивительно неадекватно способу жизни этих людей. Ведь хотя вроде бы и происходило распределение желающих по двум группам, но ему даже в голову не пришло, что могут быть такие, кто действительно хочет попасть в эту группу философских проблем естествознания. И поэтому мою поднятую руку он воспринял как некий ход новенького, который хочет пролезть поперек всех или стремится быть впереди остальных, то есть просто как попытку увильнуть от этих философских проблем естествознания. Может быть, его на это наталкивало еще и то, что я ушел, или перешел, с физфака.

Забегая вперед, скажу, что мне с группой очень свезло. В итоге у нас оказалась самая сильная группа, поскольку туда попали, с одной стороны, все те, кто на самом деле хотел уйти от истмата (человек шесть-семь), а с другой – туда попали и все аутсайдеры. Именно так я познакомился и довольно близко сошелся с Борей Пышковым, с Максимом Хваном, с Кутасовой, Талантовой и вообще с целым рядом очень интересных людей.

Дальше события развертывались, в общем-то, стандартно: я должен был познакомиться с группой, группа должна была познакомиться со мной. Первое знакомство было малоудачным. Диамат проходили на первом курсе, и, следовательно, все его уже сдали, а на втором курсе проходили истмат. И преподаватель по истмату неожиданно вызвал меня по какой-то теме, а я по привычке, как было принято на физфаке, ответил, что не готовился к докладу и прошу перенести выступление. Но оказалось, что я тем самым нарушил правила, поскольку на философском факультете в то время не делали доклады, а вызывали, как в школе, и поэтому я, сам того не подозревая, заработал вроде бы двойку, что в глазах группы было большим прегрешением. Первое впечатление группы обо мне было не в мою пользу.

Потом мне как-то удалось поправить отношение ко мне, прежде всего за счет, так сказать, умелого устного изложения работ Фридриха Энгельса. Оказалось, что я довольно здорово могу пересказывать длинные отрывки текста очень близко к подлиннику, чем заслужил уважение преподавателя, да и всей группы. И поэтому примерно уже со второй половины года в каждой тяжелой ситуации, когда группа не была готова, меня стали выпихивать, чтобы я что-нибудь рассказал. Но это сугубо внешняя сторона дела.

К этому времени я уже был женат, и у меня, когда я был на третьем курсе, родилась дочка. Мне надо было зарабатывать деньги. Поскольку, как я уже говорил, я был заместителем председателя спортклуба МГУ, мне это давало некоторую свободу. И через некоторое время я выторговал себе право свободного посещения занятий. Потом, на следующий год, я стал председателем спорткомитета факультета, и это как-то определило мою общественную устойчивость.

Я довольно бодро отвечал на семинарских занятиях, начал получать пятерки на сессиях, что оказалось очень нетрудно. И вообще мог бы очень легко пройти все эти годы совершенно преуспевающим и удачливым студентом. Для многих студентов философского факультета это было, так сказать, пределом мечтаний. И позже мне не раз и высказывали эту мысль: вообще непонятно, что я делаю, – так все здорово вроде бы получается, и при этом вкалываю не очень-то, и положение такое крепкое, устойчивое – чего же еще?