Повесть о любви и тьме

У Орны были зеленые глаза, длинная тонкая шея и мелодичный, ласковый голос. Ладони маленькие, с нежными пальцами, а груди полные, налитые, бедра округлые. Выражение лица у нее почти всегда было серьезным и сдержанным, но стоило ей улыбнуться, как все менялось: улыбка была обворожительная, легкая, почти игривая, словно Орна подмигивала тебе, давая знать, что знает все твои тайные мысли и прощает тебя за них. Подмышки у нее были выбриты неровно, и казалось, что они будто заштрихованы карандашом – тем самым, которым она рисовала своих красавиц. Когда Орна стояла, то почти всегда переносила центр тяжести на левую ногу, и правое бедро становилось идеально округлым. Она любила рассуждать об искусстве и вдохновении и нашла во мне преданного слушателя.

* * *

Спустя несколько дней набрался я смелости, прихватил с собой томик стихов Уолта Уитмена “Листья травы” в переводе Галкина и отправился к Орне, я был на этот раз один. Лет десять назад я так, бывало, приходил на улицу Цфания, к другой учительнице – Зелде…

Орна была одета в длинное платье, которое застегивалось спереди на ряд больших пуговиц. Платье было кремового цвета, но электрический свет, пропущенный через абажур, обтянутый оранжевым пальмовым волокном, придавал ему красноватый оттенок. Когда Орна стояла между мной и лампой, сквозь ткань ее платья отчетливо обозначались контуры бедер и линия трусов. Она поставила на патефон “Пер Гюнта” Грига, села рядом со мной на кровать, покрытую восточным ковром, и принялась объяснять, какие именно чувства выражает та или иная часть музыкального произведения. Я же потом почитал ей отрывки из “Листьев травы” и порассуждал о влиянии Уолта Уитмена на стихи Аин Гилеля. Орна угостила меня мандаринами, напоила ледяной водой из кувшина, прикрытого марлей. А когда захотела, чтобы я замолчал, положила мне руку на колено, после чего прочла мрачные стихи Ури Цви Гринберга, но не из сборника “Реховот при Реке”, строки которого любил с жаром декламировать мой папа, а из неизвестной мне книжки со странным названием “Анакреон на полюсе скорби”. Затем она попросила меня, чтобы я рассказал ей кое-что о себе, но я не знал, что рассказывать, и пустился трещать без умолку, пока Орна не положила мне руку на затылок и не сказала:

– Хватит, давай посидим немного в тишине.

В половине одиннадцатого я встал, попрощался и отправился бродить под звездами среди складов и птичников. Я был невероятно счастлив, потому что Орна пригласила меня приходить еще – может, даже и завтра.

Через неделю-другую уже гуляли по кибуцу слухи, кое-кто меня называл “новый теленок Орны”. В кибуце у нее было несколько таких ухажеров-собеседников, но только мне было шестнадцать и только я знал наизусть “Веселых нищих” Альтермана и “Молнии поутру” Леи Гольдберг. Пару раз, уходя от нее, я видел в тени эвкалиптов силуэт – то был поклонник, дожидавшийся, когдя я наконец уйду. Снедаемый ревностью, я однажды задержался под живой изгородью и видел, как человек входит в комнату, где Орна только что варила для меня крепкий кофе, поставив финджан[60] на огонь, утверждала, что я “необыкновенный”, и даже позволила выкурить вместе с ней сигарету, хотя я учился в одиннадцатом классе. Около четверти часа простоял я там, тень среди теней, пока они не погасили свет.

* * *

Однажды, той же осенью, я пришел в восемь часов вечера к Орне, но не застал ее. Однако, поскольку свет лампы пробивался через задернутые занавески расплывчатым пятном, а дверь не была заперта, я вошел в комнату, устроился на полу и стал дожидаться Орну. Ждал я долго, уже почти затихли голоса на соседних верандах, уступив набирающим силу голосам ночи – далекому плачу шакала, собачьему лаю, мычанью коров, стрекотанью дождевальных установок, хору лягушек и сверчков. Два мотылька трепетали между лампочкой и оранжево-красноватым абажуром. Колючки в гильзе отбрасывали изломанную тень на плитки пола и коврик. Женщины Гогена на стенах и карандашные обнаженные красавицы породили в моем воображении запретный образ – Орна в душе, Орна на кровати, не одна, с Иоавом или с Менди, несмотря на то что где-то есть у нее муж, кадровый офицер.