Современная жрица Изиды

Но беззастнчивость и упорство г-жи Желиховской такъ же безпредльны, какъ и ея «правдивость». Какой бы то ни было пощады ждать отъ нея нельзя. Вс, выставленныя пока противъ меня обвиненія все же еще имютъ отношеніе къ предмету, о которомъ идетъ рчь, — къ Блаватской и ея обществу. Такъ этого мало: надо подобраться ко мн съ другой стороны, облить грязью мою интимную, внутреннюю жизнь. И до чего, приэтомъ, просты пріемы мстящей дамы! Ей хочется, между прочимъ, показать, что я… «не христіанинъ», — и вотъ она объявляетъ, что у нея есть на то неопровержимое, вполн и для всхъ достаточное, важное доказательство. Какое-же?.. Ея дневникъ!! Въ этомъ дневник (стр. 33 брошюры) будто-бы сказано, что 5 (17) іюня 1884 года я гулялъ съ г-жей Желиховской по Парижу и не захотлъ войти вмст съ нею въ нашу церковь. Затмъ, уже на память, авторъ «Правды о Е. П. Блаватской» вышиваетъ по этой канв фантастическія арабески. Если-бы ея дневникъ и былъ доказательствомъ, еслибы въ немъ это и было написано, еслибы все это и было въ дйствительности — гд же, однако, тутъ доказательство моего «нехристіанства»?! Г-жа Желиховская очевидно разсчитываетъ на крайне наивныхъ читателей. Разв самый ревностный христіанинъ и богомольный человкъ не можетъ, по той или иной, самой простой и естественной причин, въ извстную минуту не желать войти въ церковь? Съ другой стороны, разв самый отъявленный безбожникъ будетъ «бояться» (по выраженію г-жи Желиховской) войти въ церковь? Вотъ до чего жажда мщенія помрачаетъ мою противницу!

Я никогда не длалъ тайны изъ моихъ религіозныхъ убжденій, завщанныхъ мн моимъ отцомъ. Если были когда во мн нкоторыя смущенія, то это ужь дло моей совсти. Во всякомъ случа я никогда не выносилъ передъ публикой этихъ временныхъ смущеній и кончилъ тмъ, что справился съ ними. Два десятка лтъ я пишу и написалъ много. Во всхъ моихъ, быть можетъ и крайне несовершенныхъ, писаніяхъ невозможно найти ничего, что исходило бы не отъ христіанина. Такимъ образомъ таинственная «записная книжка» дамы, хоть и получающей нын, благодаря всему этому длу, весьма лестную «славу», — является ужь черезчуръ курьезнымъ и комичнымъ сввдтелемъ… моего кликушества!!.

Но эта мстящая дама, эта защитница «нео-буддизма», даже совершенно непонимающая доктрины, о которой говоритъ (ибо, въ лучшемъ случа, только крайнимъ невжествомъ объясняется ея увреніе, что она — православная, и въ то же время зашита ею «теософіи» Блаватской, какъ высокаго, чистаго и духовнаго ученія, какъ противувса матерьялизму), — эта дама стремится поразить меня прямо въ сердце. Касаясь, по своему, совершенно неидущихъ къ длу, не имющихъ ни малйшаго отношенія къ Блаватской и «теософіи», интимныхъ обстоятельствъ моей жизни, — г-жа Желиховская заставляетъ меня на нихъ останавливаться. Она разсказываетъ какъ я изъ ея дома халъ внчаться и какъ она благословила меня и мою невсту; но тутъ же спохватывается и длаетъ такую выноску: «Спшу оговориться: я благословила одну невсту. Г. Соловьевъ низачто не соглашался, чтобы я его перекрестила образомъ, что меня крайне огорчило: я думала, что эта странность у него прошла». Какова прелесть! тутъ даже ссылки на «дневникъ» нтъ; надо и безъ «дневника» поврить г-ж Желиховской, что я «кликуша» или «порченый», боящійся креста. И это въ такую-то минуту! Какъ истая послдовательница «высокаго и чистаго» ученія своей сестры, отвергающаго Бога и святыню, г-жа Желиховская не смущается даже передъ «крестомъ» — и передъ мнніемъ о ней каждаго порядочнаго и разумнаго человка, который прочтетъ 136 страницу ея брошюры…

Но вдь я дйствительно халъ внчаться изъ квартиры г-жи Желиховской. Она заставляетъ меня вспоминать самый счастливый день въ моей личной жизни. Я былъ глубоко благодаренъ г-ж Желиховской и ея дтямъ за ихъ дружеское участіе, за которое полюбилъ ихъ какъ родныхъ, не смотря на кратковременность личнаго знакомства, и самъ со своей стороны, старался, какъ только могъ, отвтить имъ такимъ же участіемъ. Эта благодарность заставила меня, когда, очень скоро посл того, г-жа Желиховская стала весьма странно дйствовать въ «теософскомъ» вопрос,- закрывать глаза и стараться не видть ея дйствій. Но она, ухавъ въ Эльберфельдъ, смастерила, какъ извстно читателямъ, такое, посл чего закрывать глаза стало невозможнымъ и оставалось только скорбть сердцемъ.