Студенты и совсем взрослые люди

И воешь ты от ужаса, суетишься, злишься, ломаешь ногти до крови, отползаешь от развёрстой воронки единственно правильного решения, не тобой условленной задачки, того окончательного экстремума, в который соскальзывает твоя такая уникальная жизнь, твои надежды, такое солнечное счастье, крики радости и боли, и ты орёшь: «Боже! Не хочу! Не успел я, не надо, смилуйся, Боже! Ну зачем мне – такому хорошему, такому маленькому мальчику, такому любимому внуку милой бабушки Аграфены Евстафьевны – видеть эту математически выверенную пропасть?! Зачем стыдиться своего мочевого пузыря, дрожи пальцев, липкого пота, пигментных старческих пятен по всему телу и этой страшной, такой омерзительно холодной кожи?!»

Каждый день, возвращаясь единицей в утренний мир, к вечеру, ты – уставшей пылью – ложишься среди таких же бесполезных пылинок, по которым маршируют молодые единицы, выстраивающиеся уже в свои бесконечные ряды, жаждущие решений, не понимающие, что им уже определены каменные траектории, заданы границы, условия и скользкие дорожки ажурно сплетённых функций.

Исчислены, взвешены и найдены лёгкими.

Лёгкими решениями.

Привет! Ты кто? – Я? Я – новая единица! Я раскрою бесконечность этого мира! Посмотри, я киплю, я бурлю, я кричу от силы своей! – Подвинься чуть-чуть. – А? – Подвинься. Да-да, вот сюда. Видишь – все стоят. Становись ровнее, ну-ну, выпрямься, не сутулься. – Зачем?! – Так правильно. Границу видишь? Ну вот, умничка. Видишь, теперь всё правильно. Во-о-он там, видишь – там решение. Правильное решение. Иди туда. Да-да, вот за этой единицей! Да, у тебя здорово получается. Иди, ещё встретимся! – Спасибо! Мы завоюем мир! – Вот видишь – ты уже понял. Ты молодец. Ты – уже «мы»! Шагайте! Правой, правой, правой!

3

«Господи, о чём это я?» – поразился профессор Князев, стоя перед пыхтящим детандером.

«Ф-фут! Ф-ф-фут! Ф-ф-фут!» – согласилась умная машинка, трудолюбиво вздрагивая и старательно пережёвывая порции ледяного воздуха.

Александр Васильевич Князев, высоченный, чуть сутулый и худющий старикан с абсолютно белыми седыми волосами, неуловимо старорежимным жестом поправил белоснежные манжеты, медленно распрямил свой тяжелый костяк, скрытый безукоризненно чистым, но очень поношенным чёрным костюмом, отвёл взгляд от обмёрзшего сильфона, по которому стекал туман воздушной влаги, и обернулся к студентам.

«Сотни полторы лиц. Не меньше. Первый и второй курс. Сидят, стоят, висят. Ждут, что скажу. Куда поведу. Бывшие школьники, совсем дети. Ждут, каким знанием напитаю – их, головастиков, будущих инженеров. Вот впереди стоят первокурсницы и с прилежностью отличниц держат тетради, готовятся записывать всё-всё, даже мой чих. Чёрт знает что с модой случилось! Не юбки, а какие-то набедренные повязки. Ну да ладно. Первокурсники… А, вот уже известные лица. Это – аппаратчики. Вон, один уже тайком пытается открутить гайку с клапанной коробки «Зульцера». Надо будет сказать Игнатьевичу, чтобы контрил понадёжнее. Это ж зулусы, они голыми руками разберут на атомы любую железяку. Так… повыше, на антресолях, как в ложах, сидят его второкурсники – Коля Михеев, Саша Колин, Боря Гольдштейн, Серёжа Брунькин, Катя Ангелова, из Болгарии девочка. Умницы. Та-а-ак. Даже Вася Гиоргадзе пришёл. Неожиданно. У дверей, совсем далеко, стоят балбесы из первой группы. Девочек высматривают. Какие же они молодые, какие же они новые! Вон, Давыдов, кажется, Кирилл. Точно, Кирилл. Ухитрился прийти на экзамен нуль нулём и решить с ходу задачку о двухконтурном цикле. Удивительный будет парень, далеко пойдёт, если не заездят его, конечно. Рядом стоит Филиппов Алёша в синем лабораторном халате. Ждёт, хмурится, дверь подпирает. Что-то он совсем стал задумчивый в последнее время. Надо позвать его, чтобы дьюар вынес. Нет, не сейчас. Минут через десять».