Студенты и совсем взрослые люди

Безжалостна и удивительно обезличена эта высшая математика – эти людские логарифмы, пределы, ряды и интегралы, эти упруго-засушенные функции. Разве люди хотят быть функциями? Разве рождаются они, чтобы встроиться в сходящиеся или расходящиеся ряды? Разве родители берут за руку и сами отводят детей в ряды таких же – обезличенных? Это с грифельной доски не видно, а сверху, с высоты полета ладожской чайки – очень даже. И это ведь не самые сложные разделы высшей математики – но вот, сверкая, пульсируя, меняя цвета, полутона, звуки и прочие чувства, поверх первых, ещё понятных страниц городского каменного учебника раскрывается во всей научной мощи дифференциальное исчисление – жизнь бесконечно малых в их бесконечно малой суете.

Сдвинулось что-то малое на самую малость – да кто ж это заметит? А всё равно – нужно, важно – ведь функцию тогда можно вскрыть, вспороть, нашарить в её дрожащих кишочках решение. Что есть истина? Что есть решение? Да очень просто – это же знание. Властное знание, ведь знание даёт власть. Не так ли? Знаешь ты, как поделить крохотное желание на крохотную подачку – и вот тебе множество решений функции жадности. Приподнимешь малого над ему подобными, приподнимешь на самую чуточку – вот и подвластна тебе функция гордыни. Возьмёшь такого, всего из себя единичного, проведёшь по длинному коридору с внимательными лицами – и обнуляется единица, обосрётся от страха. А чаще и этого не надо. Дай возможность мелко, незаметно, исподтишка и с пользой для себя подличать, например соглашаться. Или сообщать. Ох… И мнимые единицы – зависти, скупости, подлости – ведь есть в арсенале высшей математики управления и такие полезные приёмчики, безотказные, математически выверенные…

И это не начались ещё матрицы с хитро сплетёнными предательствами, интригами и правилами, непонятными стороннему дураку. Взаимоотношения, согласованные правила, «ты мне, я тебе», когда в сетке рабочего коллектива кафедры ты подчиняешься чужим правилам, идёшь на компромиссы, холуйствуешь или бунтуешь – а ведь ты всего лишь внутри простенькой матрицы. Это себе ты кажешься единицей, а пустившие себе пулю в лоб безумцы тебе подсказывают, что ты – вздор, ты – ноль, твой голос тоньше писка. Где твой детерминант? Где он – жёстко определённый математический кунштюк? Вон они – рядом – такие простые интегралы, где ты единое целое, но не условие, а результат.

Вот ты родился. Ты – больше, чем единица. Ты не просто точка. Ты – начало отсчёта, начало всему, что ты видишь вокруг. Из твоей точки рвётся на волю, разворачивается протуберанцами воли твоя, только тебе подвластная бесконечность. По молодости ты бьёшься, асимптотически взвизгиваешь, самовольно претендуешь на персональную бесконечность, узнаваемость, уникальность, но потом, после, спустя… Потом, проскользив по своей незначительной функции времени, ты обезличиваешься, скукоживаешься до бесконечно малого, и дробят тебя, и делят тебя на мнимые единицы мнимых ценностей, и обращают в обезличенную пыль. Ты же сам встроился в функцию? Сам, конечно. Так что же ты удивляешься тому, что ты стал всего лишь результатом?

А выбьешься ты дальше, станешь маленьким таким себе множеством своих высказанных команд, невысказанных ошибок и подлостей – о, там тебя встречают сциллы и харибды систем дифференциальных уравнений. Где тебя и бесконечно мало сдвинут, на тебя бесконечно понадеются, где ты не будешь видеть условий игры, но будешь своим крохотным умишком стареть, брюзжать, мечтать о времени, где ты был арифметической единицей, где поцелуй другой единицы удваивал тебя, где были ясны и чётки ответы. И восклицал ты: «Четыре!»

Арифметика детства сменяется алгеброй юности. Перед юным умом такие вначале понятные и вещественные единицы выстраиваются в тонущие в зыбкой перспективе ряды. Нанизанные на нить судьбы единицы. Растворившиеся, бесконечно уставшие, обманно-логарифмически цепляющиеся за свою молодость. Обречённо осознающие, что вот, отчего-то предельно ясно, исчислимо, исчисленно размазываются они в графики, поверхности, сечения или зазеркалья пространств неверия, измен, сдувшихся порывов со своими ловушками-решениями. А ты ведь боишься этих решений, да?

Стоит лишь очутиться в призрачном и зыбком мире циклических функций, где побегаешь-побегаешь по кругам адски правильных решений, привычных подсказок, где каждый год обрушивается на твою голову одними и теми же словами, поступками, маршрутами и впечатлениями, как совсем скоро с ледяным ужасом ты обнаруживаешь себя во главе накрытого стола, где все говорят, какой ты замечательный, чудесный и талантливо-безукоризненный юбиляр. И безжалостными клещами бездарных виршей вытягивают из тебя последние остатки жизни, растирая тебя в старчески выдохшиеся крошки между страницами пожелтевших таблиц Брадиса.