Студенты и совсем взрослые люди

Князев наклонил дьюар и налил прозрачную, бесцветную, чуть парящую жидкость в высокую кружку, которая почти мгновенно покрылась белым инеем. Студенты повытягивали шеи. Одно дело слышать и зубрить бесконечные числа, формулы и решения и совсем другое – видеть, как это всё просто на самом деле. Или кажется простым.

– Вот смотрите – обычный резиновый мячик, – Князев несколько раз ударил лысым теннисным мячом об пол. – Видите, как упруга резина? Отличный мячик. Но давайте поместим мяч в жидкий азот («Пыщ-щ-щ!» – сказал мячик, и над кружкой поднялось облачко пара) и посмотрим, что же получится.

С помощью свёрнутой кольцом проволоки он поддел обомлевшую от лютой стужи серую сферу.

– Видите? Замёрз. Пустим прыгать? – и ловким движением подбросил мячик почти к самому потолку. Полторы сотни глаз поднялись вверх и следили за падением на бетонный пол: «Крак!»

– Ах! – кто-то очень впечатлительный вздохнул: мячик рассыпался на шуршащие черепки.

– Это – резина. А вот это – сталь, – профессор показал припасённым молотком на здоровенный болт, ввёрнутый в стальную чушку, лежавшую на краю стола. – Кто хочет поучаствовать в опыте? (Лес рук.) Давайте вы, барышня.

– Я?! – поразилась Зоська. Профессор галантно раскланялся.

– Проходите, барышня, проходите. Бейте. Бейте изо всех сил! Ну же!

Пунцовая от радости и смущения Зоська вышла вперёд, взяла в руки молоток и так врезала по болту, что грохотом заложило уши.

– Ого! Да вы согнули его! – Князев даже руки потёр от удовольствия. – А теперь… Вот так!..

Шипящая струйка азота полилась на побелевшую железку, задымилась в воздухе, запузырилась и сердито зашипела на бетоне, тут же испаряясь.

– Теперь – бейте! Но несильно! – добавил шёпотом профессор, увидев, как побелели костяшки Зоськиных пальцев. – Сила не нужна.

Зоська опять подняла молоток и несильно ударила по обмёрзшему шестиграннику головки. С печальным звоном замороженная железяка отвалилась почти безо всяких усилий.

– Итак, специальная углеродистая сталь разрушается при небольших нагрузках. Вы можете представить, какие аварии случились, пока люди научились на своём опыте, на своей крови строить специальные машины, выдерживающие температуры гораздо ниже арктических или антарктических? – лицо профессора вдруг сделалось очень серьёзным. – А ведь мы стоим только у самого входа в мир сверхнизких температур. Видели бы вы, как плещется кислород… Он такой голубой… Как синее-синее небо.

– Ой! Покажите нам! Покажите! – наперебой загалдели студенты.

– Нельзя. Кислород – это и жизнь… Но это и безудержный пожар. В кислородной атмосфере простая древесина становится сильнейшей взрывчаткой, горят сталь и бетон («и люди» – хотел добавить Князев, но удержался – рано им ещё). К сожалению, я сегодня не могу показать вам жидкий гелий. Это всего лишь четыре Кельвина! На шестнадцать градусов ниже точки кипения водорода при нормальном давлении. Но он такой же прозрачный и бесцветный, как и азот. Только чрезвычайно дорогой. Чем ниже мы опускаемся по шкале Кельвина, чем ближе подходим к абсолютному нулю, к температуре минус двести семьдесят три градуса Цельсия, тем дороже наше оборудование. И каждый шаг нам дороже на порядок, если не на два, то есть в десятки и сотни раз.

Он оглядел напряжённо молчавших студентов. «Совсем дети», – вдруг он почувствовал себя удивительно молодым и непомерно старым одновременно.

– Ну и последний фокус с жидким азотом, – Князев вышел перед столом, поднял рукава пиджака, расстегнул и завернул манжеты рубашки. – Алексей, прошу вас.

Алёшка поднял бровь. Сидевшие на первых рядах вскочили. Галёрка закаменела.

– Прошу, Алексей, лейте. Ну-ну, мы же физики. Соображайте. А-а-а, вижу, сообразили. Давайте же!

И Алёшка, хитро улыбнувшись, поднял наполовину выкипевший дьюар, наклонил его и чуть плеснул в пригоршни профессора.

– Ай! – взвизгнула впечатлительная Катя. – Осторожно!

Князев спокойно, как ребёнка, покачал лужицу шипевшей жидкости, потом спокойно вымыл ею руки и повернул невредимые ладони к онемевшим студентам.

– Кто ответит, что произошло? – прищурил глаз старикан. – Алексей, не подсказывать!

Пауза. Потом сзади поднялась одна рука, потом другая.

– Кирилл, прошу вас, – Князев показал на Давыдова, залезшего на здоровенный компрессор.

Тамара обернулась, как ужаленная.

– Подушка, – Кирилл откашлялся. – Паровая подушка. Как на сковородке.

– Правильно! А какая же это сковородка? Барышня, можете сказать?

Зоська чуть отшатнулась, профессор явно её запомнил и веселился. Но надо было быстро соображать.

– Температура человеческого тела плюс тридцать шесть и шесть.

– Правильно. Дальше.

– А у азота температура пузырения, ой, кипения – минус сто девяносто семь.

– Шесть, – буркнул Алёшка.

– Ой! Да, минус сто девяносто шесть. Получается двести двадцать плюс двенадцать… Двести тридцать два градуса!