Студенты и совсем взрослые люди

– Молодец! Видите? Если вы поставите на огонь сковородку и раскалите её докрасна – как запляшут капли воды? Ого-го как! Так и наши тела для жидкого азота являются такими же раскалёнными сковородками. Барышня, хотите повторить?

Зоська опять вскочила и выбежала вперёд.

– А почему опять она? – пискнул кто-то рядом.

– Потому что рыжая, – невозмутимо ответил профессор. – И считает быстро. Ну, барышня, подставляйте ладошку, – он сам взял из Алёшкиных рук дьюар, осторожно наклонил его над Зосиной рукой и шепнул: – Барышня, секрет есть. Рука должна шевелиться. Катайте его на ладони как шарик.

Большая холодная капля, шипя и пузырясь, бегала по Зосиной тёплой ладошке, приятно холодя кожу.

– Щекотно! – засмеялась она. – Получилось!

– Молодец! Садитесь на место, барышня. Алексей, отнесите дьюар, он нам больше не понадобится… И ведь это только азотный уровень температур. А дальше – водородный и гелиевый…

Князев замолчал, опустив голову, словно собираясь с силами. Проклятое сердце! Прошла пара секунд, горячее сердце судорожно толкало ещё тёплую кровь так не желавшего стареть человека… Отпустило. Живой.

– А там, в диапазоне гелиевых температур, все привычные нам явления сходят с ума. Пропадает электрическое сопротивление – и мы можем пускать сколь угодно большой ток без потерь. Мы можем создавать мощнейшие магниты, их тороидальным полем запирать потоки заряженных частиц и плазму внутри этих ловушек. Жидкий гелий теряет вязкость, он начинает ползти по стенкам термостатов вне всяческих законов тяготения. Знаете… Я вам завидую, ребята. Вы только представьте – колоссальные токи, магнитные поля, такие же, как у нейтронных звёзд, температуры центра Галактики! Вы станете повелителями физических процессов космического масштаба!..

У всех горели глаза и щёки. Князь умел заводить аудиторию.

– И я не зря упомянул о космосе. Ещё Константин Эдуардович Циолковский предложил идею – и расчёты! – «ракетных поездов» для полётов в межпланетном пространстве. Сейчас мощнейшие ракеты – наши и американские – поднимают в космос космонавтов, используя принцип реактивного движения. В двигателях они сжигают топливо, но для сжигания топлива в безвоздушном пространстве нужен жидкий кислород, целые железнодорожные составы жидкого кислорода! А впереди – пилотируемые полеты на Луну, на Марс, на Венеру – то, о чем мечтал Цандер, мечтали ещё древние греки – не зря же они рассказывали о Дедале и Икаре, которые поднялись к самому Солнцу.

– Икар разбился, – какой-то умник подал голос.

– Да, Икар разбился, – голос Князева зазвучал особенно гулко. – Но, во-первых, он не побоялся и полетел. Раскрыл крылья. Сделал шаг. Во-вторых, он не побоялся и полетел высоко. А в-третьих, и это самое главное, теперь есть вы. Да-да, и вы тоже, молодой человек, так вовремя вспомнивший об Икаре. Это вы, инженеры, будете рассчитывать новые крылья – из стали и титана. От вас зависит безопасность и жизнь людей, которые доверятся вам, повелителям бесконечности! Неужели вы после этого будете учиться на «троечку», зная, что от вас зависит, как быстро человечество шагнёт дальше?

Александр Васильевич помолчал, разглядывая своих детей. Он почувствовал усталость – опустошение особого сорта, когда отдаёшь всю энергию души без остатка. Но оно того стоило… Надо было продолжать, не подавая виду.

– А сейчас давайте чуть уменьшим мощность нашей беседы и отправимся почти на двести лет назад – к Михайле Васильевичу Ломоносову и его опытам по изучению стужи; я расскажу вам об опытах Фарадея, Пикте, Ольшевского и Вроблевского, Камерлинг-Оннеса и Кюрти – о тех великих учёных, которые проложили дорогу к Абсолютному Нулю…

4

Князев закрыл дверь лаборатории, аккуратно завязал верёвочную петельку в пластилине «секретки», по-мальчишечьи лизнул личную печать на связке ключей и прижал одним ловким усилием. Потом пошёл потихоньку, как ходит человек, который всегда дома. А он и так везде был дома – и на кафедре, и в лаборатории, и в трамвае, и в своём теле. Хорошие учителя у него были – сам себе хозяин, в своём теле, когда всё, что осталось у тебя – только твоё тело, да и то не всегда. И достаточно. Шёл Князев и думал о всяком, больше вспоминал лица детей, слушавших его, да ещё другие лица из старательно забытой жизни светились перед глазами, словно обрывки испуганно-торопливо разорванных семейных фотографий, вспыхивавших в пепельнице, – и уверенный стук в дверь…

В пустых коридорах лабораторного корпуса было так тихо, что шарканье шагов разносилось по всем поворотам и отлетало назад, создавая причудливый ритм, будто сразу несколько пар танцевали шимми. Хоть и крепко он был поломан жизнью, но пережёван ещё не значит, что проглочен, – слух у профессора сохранился преотличнейший. Из-за угла донеслось какое-то кошачье чиханье. Князев и сам не заметил, как подсобрался и пошёл походкой беглого, мягко ступая воображаемыми мокасинами. Сразу за поворотом, на подоконнике, в глухо заделанной арке полуподвального окна сидела девушка и до беззвучности горько плакала, только нос вытирала о голые коленки.