Томек в стране фараонов

И конечно, они стали ссориться.

– Успокойтесь! – призвала их к порядку Агоа. – Успокойтесь, мои леопарды и львы, а то я уйду, как та зебра!

– Нет, не надо! – завопили малыши.

Кисуму с явной неохотой оторвался от этой семейной идиллии, но, увы, перед ним стояли более серьезные проблемы. С той поры, как он потерял здоровье, обострилась давнишняя вражда между ним и завидовавшим его авторитету колдуном. Кисуму проявлял интерес к учению христианских миссионеров, появившихся в последнее время в этих местах.

В то утро барабан не умолкал ни на минуту, и Кисуму понимал, что вскоре ему придется отбивать нападение колдуна. Ждать пришлось недолго. Колдун предстал перед ним.

– Я беседовал с духами, – провозгласил он после церемониального приветствия.

– Я слышал, – коротко ответил Кисуму.

– К людям пришла беда. Властвуют злые силы…

– Кто-то напустил чары, – прервал его Кисуму.

Колдун, ожидавший, что ему станут противоречить, оказался не готов к такому повороту событий. Вождь без обиняков подсказывал ему решение, к которому он намеревался подвести его окольным путем.

– Да, – проговорил он, изображая глубокое размышление. – Лев разбойничает в околице. Скот дохнет от сонной болезни.

Кисуму снова поддакнул. Речь зашла о несчастье, которое здесь, у озера Альберт, в горном климате, никак не могло случиться. Вождь не помнил, чтобы эта болезнь когда-то приходила в деревню. И что самое странное, сонная болезнь не обошла стороной его скот. Не могло быть никакого сомнения: тут замешаны недобрые силы. Но каких они требуют жертв? Похоже, что колдун знает, как надо действовать.

– Много несчастий, – повторил он. – Много их, много… Скот дохнет. Лев разбойничает. Люди могут заболеть… Много, много бед, – колдун чмокал губами, качал головой. – Это духи, злые духи…

Наступило молчание. Они курили трубки, потягивали банановое пиво, взаимно друг друга изучали. Наконец колдун огласил свой вердикт:

– Это Ригилах-Сукуо.

Кисуму почувствовал, как сердце его похолодело от страха. Колдун указал на злого духа, который обычно селился в ногах человека. Один из старших сыновей Кисуму, двенадцатилетний Автоний, родился с искривленной стопой правой ноги. Колдун отвел тогда чары и заявил, что усыпил злого духа, но тот может пробудиться, когда мальчик вступит в период созревания.

– Считаешь, дух проснулся? – Кисуму поднялся с места и возвышался сейчас над колдуном.

– Да, да, он проснулся! Проснулся! – Колдун чувствовал за собой силу, ибо деревенские были на его стороне.

Кисуму снова сел. На них свалилось столько бед. Вождь, знакомый с христианским учением, позволил окрестить сына, но убежденность, что колдун общается с духами, сидела в нем столь же крепко, как и древние верования предков.

– Он его отметил! Отметил с детства, – шипел колдун. – Он его выбрал для себя, поселился у него в ноге. И сидит там!

Кисуму не мог оторвать от него глаз.

– Он хотел меня извести. Наслал льва, чтобы тот меня убил… Наслал льва… – шептал он почти в беспамятстве и уже сам не знал, о ком говорит – о сыне или о злом духе.

– Значит, ты понял, вождь. Пусть тебя бережет твой амулет, – уже спокойно проговорил колдун и тяжело поднялся.

Кисуму проводил его, потом снова сел и стал внимательно смотреть на Автония, и чем пристальней становился его взгляд, тем больше он замечал в глазах сына хищные отблески, какие запомнились ему в глазах льва.

Агоа тем временем снова рассказывала сказку:

– Однажды удав боа обвился вокруг лианы, чтобы побаловаться, как это делают маленькие мальчики. Как раз мимо проходил слон. Когда он увидел, что змей совсем беззащитен и сам себя связал, слон довольно рассмеялся. Он теперь был хозяином жизни и смерти пронырливой бестии.

«Смилуйся надо мной, слон! Смилуйся!» – умолял его змей.

«А что мне от этого будет?» – Слон поднял хобот и стал раскачивать лиану.

«Обещаю, что, когда бы ты меня ни позвал, я всегда приду к тебе на помощь».

Слон задумался. В его большой голове появилась мысль, что неплохо было бы иметь такого мощного союзника.

«Смилуйся, слон! – снова просил его боа. – У меня столько маленьких деток… Нехорошо лишать жизни их отца».

«И то правда», – подумал слон, но вслух сказал:

«А ты имел жалость к моим детям, которых душил в изгибах своего громадного тела? Да у них и возможности не было просить тебя о милости. Душил – и все… Брр…» Слон тряхнул и раскачал лиану. Боа взлетел к самым верхушкам деревьев.

«Не заслуживает милосердия тот, кто сам не знает жалости. Но я дам тебе шанс… Если ты успеешь развернуться и упасть на землю быстрей, чем я подниму и опущу хобот, чтобы тебя раздавить, ты будешь свободен».

А змею только того и надо было. Он и со слоном вел разговоры не потому, что рассчитывал на жалость, а просто искал способ выбраться из западни. Только слон начал опускать хобот, как боа молниеносно спустился на землю и обвился вокруг слона.

«Ха! Ха! Ха! – засмеялся он. – Теперь ты, господин слон, в моей власти. А у меня в сердце нет жалости. Так что умри!»