Тринадцать осколков

«Енеке постарается особо укрепить фланги», — решил Акимов и спросил:

— Ну что, вообразил?

— Поразмыслил, — ответил Кашеваров, кладя карту в планшет. — Главный удар вырисовывается по центру Сапун-горы.

— И я так полагаю, — подхватил Акимов, довольный, что их мысли совпали.

— Если разрешите, завтра же приступим к репетициям, — сказал комдив.

— Успеете?

— Почему же не успеем? Прошу взглянуть, — Кашеваров показал на подножие горы. Акимов посмотрел в бинокль. С разных направлений стекались колонны войск. Это были специально созданные штурмовые роты, батальоны, оснащенные необходимым вооружением и боевой техникой.

— Это хорошо, — похвалил Акимов и вложил бинокль в футляр. — Умнее будем в настоящем деле, — добавил он и предложил Кашеварову поехать вместе посмотреть Ливадийский дворец. — Намечаются переговоры о встрече трех руководителей союзных держав — товарища Сталина, Рузвельта и Черчилля. Конференция состоится на территории Советского Союза. Война идет к концу, и надо думать о мире, о том, чтобы Германия никогда, во веки веков, не смогла вновь поднять свой меч против народов… Может случиться так, что Ливадийский дворец станет подходящим местом для этой конференции. Как, есть свободное времечко? — спросил он и, видя, что Кашеваров колеблется, сказал: — Мне необходимо посмотреть, а уж вы, Петр Кузьмич, занимайтесь своими Делами. — Он пожал руку, очень энергично повернулся и зашагал к своей машине, которую подали объезжей дорогой на плато.

* * *

В душе Василия Алексеевича Рубенова жили как бы два человека: тот, которого все видели и знали, — внешне суховатый, скупой на слово, пунктуальный в работе, и тот, которого только он знал — вечно предупреждающий его об осторожности при выводах и оценке поступков людей. Последний имел привычку наступать на первого, загонять его в угол и там держать до «приобретения нормальной температуры» (по терминологии самого же капитана Рубенова). Вот этого, второго, Рубенова никто не знал, а сам капитан мог прятать его так, что при народе он и носа не показывал. Но стоило только остаться наедине, как немедленно тот вырастал перед ним, и начиналась жестокая схватка во имя совести и справедливости…

По «делу» лейтенанта Сукуренко эта борьба приняла довольно затяжной характер. Наконец, измученный душевным сражением, Василий Алексеевич решил поставить точку — хватит, картина совершенно ясна: дочь репрессированного!

Это слова первого Рубенова, сухого и педантичного. Их поддерживает его начальник, не только поддерживает, но и предупреждает: «Если что случится, отвечаешь ты, Василий Алексеевич. Я могу подождать, а вот вам, капитан, ждать рискованно. Доложите командиру полка, откройте ему глаза и ставьте точку…»

Капитан Рубенов находился в отдельной комнате. Он ожидал лейтенанта Сукуренко. Дверь дрогнула, открылась, через порог переступил майор Бугров. Начальник штаба порылся в своем чемодане (он спал в этой комнатушке), достал белье, сказал:

— Полк вывели из боя. Баню организовали, не желаете, Василий Алексеевич, помыться?

— Спасибо, — ответил капитан. Он сунул руку за пазуху, достал партийный билет и начал рассматривать его так, будто впервые видел. «Год рождения — 1907… Время вступления в партию — май 1932», — прочитал и прикинул в уме: «Это ж сколько?.. Двенадцать лет я в партии».

Бугров протянул папиросы:

— Закурите, товарищ капитан. С Урала прислали в посылке.

— Спасибо.

— Рабочие завода прислали. А сам я родом из Тукумса. Гитлеровцы еще удерживают этот город. Освободим Севастополь, может, пошлют под Тукумс доколачивать окруженную группировку врага. Не знаю, как там родные, живы ли… А ваша, товарищ капитан, семья как, все живы?

Рубенов вскинул взгляд на майора.

— Семья? Расстреляли в Барановичах — жену, мать и сына… Меня там каждый знал, в органах работал.

Бугров зажег спичку, поднес капитану, чтобы тот раскурил погасшую папиросу.

— Лейтенанта Сукуренко ожидаете?

— Да.

— Сейчас придет. Я послал за ней. Хороший офицер. Немного не повезло. Да это с кем не бывает, с каждым может случиться.

— Вы ее знаете?

— Еще бы! У нее на боевом счету два взятых «языка», много раз ходила в атаки. Разве этого недостаточно? — спросил Бугров и, не дождавшись ответа, хлопнул дверью.

«Точка!» — вскрикнул внутри Рубенова тот, кто мучил его, загонял в угол. «Вам ждать рискованно!» — возразил словами начальника сам Рубенов и поднялся навстречу вошедшему лейтенанту. Он усадил ее за стол, сам медленно ходил от окошка к двери. Она молчала. Потом, заметив, как то и дело дергаются плечи у капитана, спросила:

— Что у вас, контузия, товарищ капитан?

— Где?

— Плечи дергаются…