До ее встречи со мной

Грэм достал самую большую из имеющихся в доме разделочных досок. Сначала он взял кровяную колбасу и аккуратно опорожнил синюгу. Потом вывалил на доску мягкие, влажные мозги и начал запихивать их в черную оболочку. Сливочно-розовая субстанция просачивалась сквозь его пальцы, и он вспомнил, что сказал ему Джек. Но относится ли это и к животным тоже? Может быть, что-то из этого добра доисторическое, а что-то более тонко настроено в позднейшие времена? Он некоторое время смотрел себе на руки, но казалось, что по консистенции и структуре оно все одинаковое. Может быть, то, что посветлее, – это Очкарики, то, что потемнее, – Амбалы. Но не важно. Потом он мелко порубил раздутый, покрытый пупырышками коровий язык и вмешал его туда же. Выглядело это отвратительно, как блевота бога; пахло тоже не слишком приятно. Грэм вымыл руки и с улыбкой запихнул по четверти этой смеси в каждый из конвертов с пластиковой подложкой. Потом снова помыл руки, потом запечатал конверты степлером. Он посмотрел на часы: времени еще полно, на почту он, конечно, успеет.

6 Господин автомойка

И тут начались издевательские сны. Это были сны такие отчетливые и такие унизительные, что они играючи перешагивали барьер сознания.

Первый из них навалился на него в ночь после того, как он сходил в кинотеатр возле моста Ватерлоо, поглядеть, как жена изменяет ему с Быком Скелтоном. Низенький, средненький ковбойский герой из Штатов был однажды заслан в Лондон в результате вялой продюсерской интриги, чтобы сыграть аризонского копа-ковбоя, неожиданно откомандированного в Скотленд-Ярд. «Ковбой и кораллы» – это был комедийный триллер, вытащенный на свет божий ради программы под названием «Столкновение жанров»; он включал короткую сцену, в которой Энн, игравшая гардеробщицу модного казино, мило болтала со Скелтоном, который вращался в этом высшем, но испорченном обществе с невероятным природным достоинством.

– Я тут просто хочу расставить точки над «i», – доверительно начал Бык. – В таких делах лучше всего поговорить как мужчина с мужчиной.

Он развалился на лежанке у края собственного бассейна; Грэм, до нелепости белокожий, занял неудобное место у его ног на стульчике чистильщика обуви. У локтя ковбоя пенилась пина-колада; на заднем плане голая девичья задница вдруг вынырнула из глубин бассейна, подобно дельфину, подрыгалась и снова исчезла. Солнце отражалось от воды и светило Грэму в глаза. Бык был в затемненных очках, которые становились темнее или светлее в зависимости от яркости света; Грэм едва мог различить его глаза.

– Я тебя попросил зайти, – протянул ковбой, – просто чтоб ввести в курс дела, как сказал кинопродюсер, хватая старлетку за вымя, хе-хе. Просто чтоб ты знал, во что ввязались эта твоя дамочка и старина Бык. Знаешь, почему меня зовут Бык? Ну, небось догадался… Короче, «Ковбой» был жутким фильмом. Жутким. – Он высосал дюйм пина-колады через свою овальную, раскрашенную в карамельные полоски соломинку. – У нас был долбанутый режиссер, пара сценаристов-пидоров, по стычке в день с этим вашим союзом актеров, или как его там. Я, конечно, от всего держался в стороне. Я профессионал. Вот почему я по-прежнему работаю. И всегда буду. Правила просты, Грэ-хэм. Раз: всегда бери, что предлагает агент. Два: никогда не ссы на сценарий; проговори свои реплики в лучшем виде, даже если их написала парочка укуренных гомиков. Три: никогда не свинячь на площадке. И четыре: не подкатывайся к главной героине, пока не выяснишь в точности, когда съемки закончатся.

Он снял очки и на несколько секунд уставил взгляд на Грэма, потом надел их снова.

– Ну так вот, значит, правило номер четыре меня подвело к твоей супружнице. Там было полно всяких непоняток с профсоюзом, и, по правде говоря, мне вообще было начхать на эту толстуху, которую они назначили мне в партнерши, а мы просто понятия не имели, сколько нам еще сидеть на жопе ровно, пока не пройдет королева, со всем уважением говорю. Я и в лучшие времена самец серьезный, а когда времена не лучшие, ну, наверное, становлюсь еще чуть серьезнее. Мочи уже не было, хотелось глянуть на чьи-нибудь кораллы, понимаешь ли.

Грэм мрачно взглянул на ковбоя, оценивая слегка искривленный нос, почти багровый тон загара, клок волос в вырезе его расстегнутой на верхние пуговицы рубашки. Один-два волоска, кажется, начинали седеть, но от этого он казался Грэму лишь более опасным: к его явно гигантской мужественности хвастливо добавлялись зрелость и мудрость.

– Когда впервые увидал эту твою Энни, я понял, что в ней есть все для настоящего салюта. «Энни, – говорю ей, – разыграешь свою партию как надо, может быть, дам тебе подержать свой пистолет». Ха-ха. Всегда надо начинать с такой шуточки, чтобы они потом думали и думали, что дальше-то будет. Пусть поразмыслят об этом пару деньков, а потом раз – и упадут тебе в ладонь, как спелый персик. Вот такая у меня философия, что тут сказать.