Джо Варвар и Чвокая Шмарь

– Я понимаю, конечно, что это мог сделать только я… – нахмурившись, отвечал О’Грабили, – и все-таки я совершенно… НЕ ПОНИМАЮ!!! – Он дикими глазами посмотрел на приятеля. – Ладно, самое главное – ткань я достал, и шторы ты теперь сошьешь, а я быстренько отнесу их в замок Рогатого Барона, и тогда, если не возражаешь…

– Тебе хорошо говорить! – скорбно заметил портной. – Ты ведь не работаешь с материалом, который не желает вести себя тихо. – Он ткнул пальцем в потертую ткань, и та пронзительно взвизгнула. – А у меня от этих воплей все поджилки трясутся.

– Вот, возьми, – сказал О’Грабили, извлекая из кармана пару больших меховых затычек для ушей. – Попробуй.

Гоблин удивленно уставился на меховые затычки.

– И что я должен с ними делать? – спросил он.

– Это для ушей, глупый, – пояснил О’Грабили. – Тебе надо уши ими заткнуть.

Портной, сделав, как ему было велено, разгладил материю на столе и взмахнул ножницами, но не услышал ни звука.

– Вот и прекрасно, – сказал О’Грабили. – Теперь шей поскорее!

Но портной только тупо смотрел на него.

– ПРИНИМАЙСЯ ЗА ШТОРЫ! – проорал О’Грабили.

Гоблин нахмурился и одними губами спросил: «Что?»

О’Грабили, окончательно разозлившись, вынул одну из затычек и проревел портному в самое ухо:

– НЕМЕДЛЕННО ПРИНИМАЙСЯ ЗА ШТОРЫ!

– Хорошо, хорошо, – закивал головой гоблин, поспешно затыкая ухо. – Слышу, я же не глухой!

– Боже, дай мне силы! – пробормотал О’Грабили.

А портной уселся на табурет, взял в руки ножницы и на этот раз – несмотря на пение, жалобные причитания и бесконечные вопли, – все-таки разрезал ткань и принялся шить, заставляя швейного эльфа двигаться с невероятной скоростью.

– Отлично! – воскликнул О’Грабили, когда готовые шторы наконец оказались у него в руках. – Выглядит весьма уютно. Настоящие поющие шторы!

– Ла-ла-ла! Ла-ла-ла! – запели шторы дуэтом, но, что называется, ни в такт ни в лад.

– И это ты называешь пением? – заметил портной. – Больше похоже…

– Ой, только не начинай, умоляю! – поморщился О’Грабили. – У баронессы музыкальный слух напрочь отсутствует, и она от штор будет просто в восторге, уверяю тебя. – Он что-то вдруг вспомнил и нахмурился. – Ох уж этот мне Рэндальф Мудрый! Он ведь как раз к Людоедским Холмам направлялся, «мудрец»! И вот что я тебе скажу: мудростью в его башке и не пахнет!

* * *

– Пришли, увидели и удрали! – гневно говорила Вероника, сидя у Рэндальфа на голове, пока Норберт спешил назад, к горной дороге. – А Джо Варвар, твой великий герой-воитель, и Генри Мохнатый, его верный боевой пес, пропадай, да? Теперь, видимо, их тоже выжали как лимон….

– Довольно, Вероника, – попытался остановить ее Рэндальф. – Ты, кажется, уже высказалась.

– И Энгельберт Необъятный, – продолжала Вероника, не обращая на него внимания, – тоже куда-то исчез. Видимо, продолжает выжимать овец…

– Заткнись, Вероника! – рассердился Рэндальф.

Норберт смахнул слезу и спросил:

– Так ты решил, куда мы теперь направимся, господин мой?

– Домой, разумеется, – вздохнул Рэндальф.

– Домой? – удивился Норберт.

– Да, Норберт, – подтвердил свое решение волшебник. – Давай-ка пойдем домой.

9

Две из трех лун Чвокой Шмари сияли в небесах, ярко освещая группу из двух десятков людоедов, сидевших кружком у гигантского ревущего костра, разведенного на площадке между жилыми пещерами. Громким эхом разносилось по холмам сонное причмокиванье – это людоеды, точно младенцы, сосали палец.

Один из них, самый крупный, зажав в руке живую мохнатую собачонку, медленно водил ею по щеке и счастливо улыбался. Собака, похоже, не возражала: она виляла хвостом и «пела», издавая весьма своеобразные трели, очень похожие на тирольские «йодли» – видимо, тоже пребывала в полном благорастворении.

Один из людоедов вынул палец изо рта и, обращаясь к мальчику, сидевшему с ним рядом, заметил:

– Наконец-то старый Энгельберт пришел в себя!

– Да, Джо, ты молодец! Совершенно его успокоил, – прибавил другой великан.

– Ему ведь и требовалось-то – немного понимания, – сказал первый.

– Как и всем нам, в сущности, – заметил третий великан.

– А ведь понять его было так просто! – продолжал первый. – Вот как бы ты, например, чувствовал себя, потеряв любимую игрушку – ну, с которой ты с детства спишь? – И для наглядности он продемонстрировал Джо весьма потрепанного плюшевого медведя с одним глазом, одним ухом, одной верхней лапой и без обеих нижних. – Просто не знаю, что бы я делал, если б мой Трубач потерялся!

Джо кивнул. Он все еще никак не мог поверить ни собственным глазам, ни собственным ушам. Другие людоеды тоже стали показывать ему свои любимые игрушки – кто-то безволосую растерзанную куклу, кто-то замызганное игрушечное одеяльце или грязное махровое детское полотенчико…

– А Энгельберт своей игрушкой особенно гордился, – продолжал первый людоед. – Правда, пеленочка уже выстиралась, износилась, но он все равно очень ее любил. А знаешь почему?

– Почему? – спросил Джо.

– Потому что это была заколдованная пеленка! Она умела петь!

– Она и сейчас петь умеет? – задумчиво спросил Джо.