Любовь и так далее

ОЛИВЕР: На цыпочках прокрался по комнатам и совершил редкое вторжение в нашу спальню. Она у нас на верхнем этаже, из окон улица видна, как со стрелы подъемного крана. Я уже рассказывал? Значит, кто-то другой выболтал. Кто-то доносит вам каждое слово – скажете, нет? Секреты хранятся не долее наносекунды. Под каждой диванной подушкой – Иуда.

Простите, я, кажется… ну, не важно. Откуда-то доносится оглушительный, злобный вой. В лучшем случае такой может издавать какое-нибудь детище генной инженерии – гигантский теплолюбый шершень, готовящий надо мной расправу. Но оказалось, дело – хуже некуда. Около араукарии, принадлежащей миссис Дайер, кружит coiffeur… нет, при ближайшем рассмотрении даже не coiffeur, а boucher[71]. Циркулярная пила расчленила трепетные прутики-пальцы, благородные ветви-руки, а следом и обезображенный ствол. Меня оставили последние душевные силы – будто вытекли, как сточные воды. «Пусть зеленеет, как лавр, эта араукария» – кажется, не произошло и минуты, как я прошептал свою мольбу.

Что это – предвестие? Как знать? В le bon vieux temps[72], когда мы с радостным смехом укатывали лыжами снега былых времен, любое предвестие срасталось с определением «дурное». Падающая звезда, растревожившая панбархат неба, полярная сова, просидевшая всю ночь на расколотом дубе, неугомонные волки, воющие на погосте, – пусть мы не знали, какого черта они вздумали подавать нам знаки, но мы чувствовали, что это знаки. Сегодня падающая звезда – это выпущенная соседом петарда, полярная сова живет в зоопарке, а волков отучают выть, прежде чем выпустить обратно в лес. Предвестие конца света? В нашем измельчавшем царстве разбитое зеркало предвещает только ненавистный поход в универмаг за новым.

Что ж. Наши знаки и знамения становятся все более локальными, а дистанция между знаком и обозначаемым сокращается до предела. Вляпался в собачье дерьмо – вот тебе и примета, и беда в одной кучке! Ну, автобус сломался. Мобильный сдох. Через дорогу срубили дерево. Вероятнее всего, это знаменует, что сломался автобус, что сдох мобильный. Что через дорогу срубили дерево. Вероятнее всего, это означает ровно то, что означает. Ну да ладно.

СОФИ: Свинья. Жирная свинья.

ДЖИЛЛИАН: Сегодня утром радио у нас выключено. Мы с Элли почти не разговариваем после ее эмоционального выплеска. (К слову: как вы это поняли? С чего бы? Откуда такие обиды? В моем представлении все мы обращались с ней без обмана, по-взрослому.) Так что между нами висит напряженное молчание, и только когда Элли берет свою кофейную кружку с отбитой ручкой, тишина нарушается слабым звяканьем: это ее кольцо время от времени постукивает о фарфор. Обычный тихий звон, но он возвращает меня в прошлое. Элли не замужем и не помолвлена; сейчас у нее на горизонте вроде бы нет никого, кроме Стюарта, но их не связывают никакие обязательства (не это ли ее точит?), но она носит кольцо – правда, на среднем пальце. Было время – я тоже так делала, чтобы обозначить нежелание заводить знакомства, чтобы прикрываться воображаемым женихом, чтобы защищать свое личное пространство, когда днями напролет не могла выносить мужского присутствия. Или неделями. Или месяцами.

В большинстве случаев этот прием действовал: какое-то дешевое, купленное на рынке колечко приобретало почти магические свойства, когда требовалось пресечь назойливые знаки внимания. Разумеется, такие случаи давно забыты. В память врезались другие – когда магия кольца не действовала. Когда поклонник упирался рогом и не отставал. Отказывался замечать кольцо даже у себя перед носом. Не высказывал подозрений, что кольцо – это уловка: просто закрывал на него глаза. Отказывался замечать натянутую полуулыбку, сообщавшую, что его тут всерьез не воспринимают. Не воспринимал никакие сигналы. Просто стоял как пень и гнул свое. Ты и я, здесь и сейчас, все только начинается, что скажешь? Во всяком случае, таков был подтекст. И каждый раз во мне разгорался невероятный азарт. Чувственный, даже опасный. Внешне я сохраняла хладнокровие, но внутри пылала. Со стороны это наверняка было заметно.

Не поймите превратно. Я не из тех женщин, которые «любят властных». В моих фантазиях нет места образу мужчины, который врывается в мою жизнь, подчиняет себе мою волю и начинает решать за меня. Я предпочитаю решать сама за себя. Не люблю излишне напористых и никогда им не уступаю. Но сейчас речь о другом. Случается, что возникает некий человек и говорит – не обязательно такими словами: «Вот я. Вот ты. И этим все сказано». Как будто открывает тебе глаза на некую вселенскую истину, и тебе остается только ответить: «Да, я тоже так думаю».