Мешок в три пуда

Управляющій отдалъ приказъ одному рабочему отвести Быкова въ амбаръ. Савося безъ слова пошелъ вслдъ за рабочимъ. Онъ не удивился тому, что его поймали и ведутъ на даровую работу; онъ былъ пораженъ только тмъ, что хлба у него все-таки нтъ, и переложилъ мшокъ подъ лвую мышцу. Во всемъ остальномъ онъ былъ спокоенъ. Ни тни протеста противъ «управителя», который распоряжался имъ, какъ бревномъ, необходимымъ для вновь строющагося амбара. «Управитель» закупилъ его, какъ и всю его деревню, таскалъ ежегодно по мировымъ судамъ, грозилъ описать его имущество, каждое лто пользовался его трудомъ даромъ, и Быковъ ничего этого не понималъ. Не понималъ, что вокругъ него творится, за что его мучатъ, почему и когда онъ попалъ въ каторжники, отчего и съ какихъ поръ у него нечего сть. Кругомъ него носилась мгла, сквозь которую онъ видлъ одинъ пустой мшокъ, который надо бы было наполнить во что бы то ни стало. Свой разговоръ онъ про себя формулировалъ такъ: «Не далъ, жидоморъ!» Больше мыслей у него не было.

Работникъ Тараканова привелъ его на мсто постройки амбара. Тамъ уже съ ранняго утра стучали топоры, шуршала пила, таскались бревна, гремли жестяные листы, предназначавшіеся на крышу, рылась канава. Работа кипла, производимая такими каторжниками Тараканова, какъ и Быковъ. Вс они старались даромъ, потому что давнымъ-давно задолжали въ контору имнія до смерти. Подобно Савос, имъ также «передохнуть» было некогда; подобно ему, они съ такимъ же равнодушіемъ и безпамятствомъ относились къ своему каторжному положенію, сдлавшемуся для нихъ столь же обычнымъ, какъ ихъ собственная стихія. Между ними и ихъ многочисленными хозяевами шла глухая борьба, но замчательно, что эта борьба велась ими безъ всякаго протеста… Борьба безъ протеста — очевидная нелпость, но по отношенію къ таракановскимъ мужикамъ невозможность превратилась въ неизбжность. Они собственно не боролись, а убгали отъ борьбы. По лтамъ, въ страдную пору, они уклонялись отъ даровыхъ работъ на Tapaканова, бгали отъ его посыльныхъ обманнымъ образомъ и вообще старались что-нибудь урвать изъ дорогого времени, отлынить отъ обязательствъ, взятыхъ ими на себя зимой. Но вс эти ухищренія ни къ чему не вели. Сила была на сторон Тараканова, чмъ онъ и пользовался, устраивая лтомъ на своихъ мужиковъ организованную охоту, отрывалъ ихъ отъ собственныхъ работъ и гналъ къ себ. Вотъ какая была ихъ борьба.

Борьбу мужики не могли вести потому еще, что они не знали, что могли и чего не могли, какія имли права и какихъ правъ имъ не было дано; они думали, что они на то и созданы, чтобы за ними охотились, ловили ихъ, засаживали; въ силу такого убжденія, они могли только отлынивать и въ то же время сознавать, что Таракановъ въ своемъ прав, а они нтъ, потому что все это доказывалось росписками, написанными по закону и обязывавшими ихъ на египетскія работы вполн законно. И когда Таракановъ исполнялъ этотъ законъ, сгонялъ ихъ силою росписокъ на египетскія работы, они боле не сопротивлялись, шли и начинали косить, жать, молотить, рыть канавы, чмъ борьба и оканчивалась. Отъ всего этого, кром сознанія своей виновности передъ Таракановымъ, мужики ясно видли въ себ необычайную глупость, потому что сами лзли въ Тараканову, а не онъ къ нимъ, отчего сумятица въ ихъ головахъ еще боле усиливалась. Понятно, что необходимость брала свое: они продолжали лзть къ Тараканову и отлынивать отъ его обязательствъ, тотъ ихъ ловилъ и заставлялъ ихъ чувствовать, какіе они обманщики, дурачье, пропойцы. Вмст съ сознаніемъ своей немощи и глупости, мужики доведены были до сознанія ихъ недобросовстности.