Глокта поднял взгляд. Из тени высокого книжного шкафа показалась фигура и вышла вперёд, скрестив руки. Мужчина с обожжённым лицом, который вошёл с офицерами. Похоже, в суматохе их ухода он остался позади.
— Сержант Пайк, да? — пробормотал Глокта, нахмурившись.
— Это имя я себе взял.
— Взял?
Изуродованное лицо скривилось в пародию на улыбку.
— Не удивительно, что вы меня не помните. В мою первую неделю в кузнице произошёл несчастный случай. В Инглии несчастные случаи бывают нередко. —
Он без предупреждения бросился через комнату. Глокта всё ещё с трудом поднимался со стула, когда мужчина перелетел через стол. Они вместе упали на пол в облаке летающих бумаг. Глокта оказался снизу, его голова ударилась о каменные плиты, дыхание вырвалось наружу мучительным хрипом.
Он почувствовал прикосновение стали к шее. Лицо Пайка было в нескольких дюймах от его лица — расплавленная масса ожогов предстала во всех своих отталкивающих деталях.
— А теперь? — прошипел он. — Ничего не кажется знакомым?
Глокта почувствовал, как его левый глаз дёргается, когда узнавание окатило его, словно волна ледяной воды.
— Реус, — выдохнул он.
— Он самый. — Реус выплёвывал слова с ухмылкой удовлетворения.
— Вы выжили. — Глокта прошептал это, сначала с изумлением, а потом с растущим интересом. — Вы выжили! Вы намного крепче, чем мне казалось! Намного, намного крепче! — Он захихикал, и слёзы снова потекли по его щеке.
— Что тут смешного?
— Всё! Вам стоит оценить иронию. Я победил стольких влиятельных врагов, и вот Салем Реус приставил нож к моему горлу. Нож, которого не ждёшь, всегда острее всех, а?
— Порезов глубже этого у тебя уже не будет.
— Тогда режьте, друг мой, я готов. — Глокта откинул голову назад и вытянул шею, прижав её к холодному металлу. — Я готов уже давно.
Пальцы Реуса пошевелились на рукояти ножа. Его обожжённое лицо задрожало, глаза прищурились до ярких щелочек в розовых глазницах.
Его расплавленные губы оскалили зубы. Жилы на шее вспучились — он приготовился взмахнуть кинжалом.
Дыхание Глокты быстро шипело, его горло кололо от предвкушения.
Но Реус не шевельнулся.
— И всё же, вы колеблетесь, — прошептал Глокта через пустые дёсны. — Не из жалости, конечно, не из слабости. Они давно замёрзли в вас, не правда ли? В Инглии? Вы медлите, потому что поняли — за всё это время, мечтая убить меня, вы никогда и не подумали о том, что будет дальше. Что вы на самом деле получите после всего, что перенесли? Со всей вашей хитростью и после всех усилий? За вами будут охотиться? Вас пошлют обратно? Я же могу предложить вам намного больше.
Хмурое расплавленное лицо Реуса нахмурилось ещё сильнее.
— Что вы можете дать мне? После этого?
— О, это ерунда. Я переношу вдвое больше боли и в десять раз больше унижения, поднимаясь по утрам. Такой человек, как вы, может быть мне очень полезен. Человек… который доказал, что он такой крепкий, как вы. Человек, который потерял всё, включая все свои сомнения, жалость и страх. Мы оба потеряли всё. И оба выжили. Я понимаю вас, Реус, как никто другой.
— Теперь моё имя Пайк.
— Разумеется. Позвольте мне подняться, Пайк.
Нож медленно убрался от горла. Человек, который раньше был Салемом Реусом, стоял над ним и хмуро смотрел вниз.
— Так поднимайтесь.
— Легче сказать, чем сделать. — Глокта несколько раз резко вздохнул, а потом, ворча от огромного и мучительного напряжения, перекатился на четвереньки.
— Не принимайте меня за дурака, Глокта. Если попытаетесь…
Он схватился за край стола и поднялся.
— То вы проткнёте мне печень и всё такое. Не волнуйтесь. Я слишком искалечен, чтобы попытаться сделать что-то, кроме как обосраться. Но я должен кое-что показать вам. То, что, как мне кажется, вам понравится. Если я не прав, что ж… сможете перерезать мне горло чуть позже.
Глокта захромал к тяжёлой двери своего кабинета, Пайк за ним, словно тень у его плеча, аккуратно убрав нож из вида.